История Израиля. От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века - Анита Шапира

class="p1">В течение первых 19 лет истории страны Израиль признавал границы перемирия как постоянные. Некоторые действительно мечтали о Великом Израиле в пределах первоначальных границ эпохи мандата. Партия Herut Бегина продолжала претендовать на всю западную часть Эрец-Исраэль. В партии Hakibbutz Hameuhad, возглавляемой Ицхаком Табенкином, тоска по Великому Израилю не угасла. Но даже эти партии с пониманием приняли реальность разделенной страны и не превратили свои стремления в политический план действий. Шли годы, преданность идее Великого Израиля ослабла. Поколение, выросшее в молодом государстве, не знало и не стремилось создать Великий Израиль. Большую часть населения составляли иммигранты, прибывшие после 1948 года и не знавшие ничего другого, кроме границ перемирия (1949). Когда был основан Gahal, его платформа не включала в себя пункт партии Herut о Великом Израиле, который нанес ущерб легитимности Herut среди широкой публики, потому что это выглядело как разжигание войны.

Накануне Дня независимости, 12 мая 1967 года, популярная вечерняя газета Ma’ariv опубликовала интервью Геулы Коэн, бывшего бойца Lehi, с Давидом Бен-Гурионом, который ушел в отставку и жил в Сде-Бокере. Коэн спросила: «Господин Бен-Гурион, что вы скажете своему внуку, если сегодня он спросит вас: “Дедушка, каковы границы моей родины?”» Бен-Гурион ответил: «Ну, я отвечу ему, что границы твоей родины – это границы Государства Израиль, как они есть сейчас. Вот и все. – И добавил: – Абсолютных границ не существует. Если бы арабы приняли резолюцию ООН [1947 года], наши границы были бы сокращены… “Исторические границы” – это концепция для времен пришествия Мессии». Коэн настаивала: «Вы поддержали израильского ребенка в намерении написать песню о тоске по великому Иерусалиму?» – «Если он захочет написать ее, пусть пишет, – сухо ответил Бен-Гурион. – Я бы не стал писать ни одной»[196].

Односторонний уход с Синая в 1957 году укрепил признание израильтянами «зеленой линии», границ перемирия. Это не означает, что поколение 1948 года – выходцы из Hakibbutz Hameuhad или Etzel и Lehi – не лелеяли потаенных мечтаний о Великом Израиле. Но сомнительно, что эти мечты двигали теми, кто формировал политику, и ими определенно не руководствовалось поколение эпохи создания государства. Тем не менее скрытый тлеющий уголек остался и вспыхнул огромным пламенем во время Шестидневной войны, а также после нее. Решения о расширении боевых действий против Иордании и особенно о завоевании Иерусалима, к чему призывали министры Бегин и Аллон, были приняты не только по стратегическим причинам. Нападение на Иерусалим было вызвано эмоциями, выходящими за рамки политических соображений. Когда парашютисты приблизились к Стене Плача, охватившие их сильные чувства заставили их заплакать. Это были нерелигиозные военнослужащие, и трубивший в шофар[197] главный раввин ЦАХАЛа Шломо Горен не разговаривал с ними. Но что-то в этой встрече с еврейской историей, со Стеной Плача потрясло их до основания души.

Довольно интересно, что Национальная религиозная партия, возглавляемая Моше Хаимом Шапирой, была весьма обеспокоена началом войны и выступала против любых агрессивных действий Израиля. Шапира выступил против захвата Иерусалима на том основании, что как только Израиль войдет в город, то не сможет уйти. Он имел в виду, что общественное мнение заставит войска остаться, и это будет гибелью Израиля на международной арене. И действительно, энтузиазм, охвативший весь еврейский народ в Израиле и диаспоре после завоевания Иерусалима, высветил скрытые чаяния и доселе неожиданный уровень самосознания и самоидентификации.

В результате этой бури эмоций после того, как кабинет министров обсудил итоги войны 19 июня, было заявлено, что Израиль готов уйти с Синая и Голанских высот в обмен на мирные соглашения со своими соседями, но в этом предложении не фигурировали Иерусалим и Западный берег. Вместо этого было заявлено, что территории Западного берега будут предметом переговоров с Иорданией. В заявлении подчеркивалась разница между Синайской кампанией и Шестидневной войной. На этот раз Израиль рассматривал территориальные приобретения как рычаг для достижения мира со своими соседями, была предложена формула «мир в обмен на территорию». Впервые после войны 1948 года израильтяне почувствовали, что им есть от чего отказаться в обмен на мир. Однако удаление из формулы районов к западу от реки Иордан оставило возможность мирных переговоров с наиболее удобным партнером Израиля, королем Иордании Хусейном, под вопросом.

Учитывая тяжелую травму, которую израильское общество пережило накануне войны, эйфория, последовавшая за блестящей победой, была естественной. Огромное облегчение сочеталось с гордостью за достижения и надеждой на то, что эта война станет последней. Даян объявил, что ждет телефонного звонка от арабских правителей. Его телефон молчал. То, что израильтяне рассматривали как победу слабых и осажденных над воинственными противниками, было для арабов ужасным унижением, наносящим ущерб национальной чести и призывающим к мести и «еще одному раунду», чтобы стереть позор. Хартумская конференция, состоявшаяся в сентябре 1967 года, на которой присутствовали восемь арабских государств, провозгласила три «нет»: нет признанию Израиля, нет переговорам с Израилем и нет миру с Израилем. То, что было захвачено силой, будет возвращено силой, заявил Насер, который на мгновение потерял самообладание и подал в отставку, а затем вернулся к своим обязанностям, чему способствовали массовые народные демонстрации поддержки. Хотя Израиль доказал, что способен победить арабов, он не мог навязать им мир. Шестидневная война не изменила базовый баланс сил между маленьким государством и его многочисленными могущественными соседями. СССР возместил запасы оружия и техники, утраченные Египтом и Сирией. Спустя всего несколько месяцев их арсеналы были восполнены. Однако резолюции Хартумской конференции также впервые намекнули на возможность дипломатических шагов по возвращению территории, оккупированной в ходе войны. Эти двойственные сигналы – войны, к которой призывало арабское общественное мнение, и переговоров, приглушенных и нерешительных, к чему призывал Запад, – привели к противоречивым интерпретациям позиций арабов.

Победа Израиля также интерпретировалась как победа Запада над СССР и его сателлитами. Советское оружие не смогло противостоять западным системам вооружений. Ложные сообщения Советов о сосредоточении израильских войск на севере, а затем их безоговорочная поддержка Насера и подкрепление веры египтян в то, что они смогут выиграть войну, побудили Насера предпринять провокационные действия. Но в то же время советский контингент оставался ограниченным, поскольку Советский Союз не хотел участвовать в реальных боевых действиях. США и СССР договорились избегать прямого военного вмешательства и поддерживали между собой шаткое равновесие. Таким образом, Советы ограничились разрывом дипломатических отношений с Израилем. Страны Восточного блока, за исключением Румынии, последовали их примеру, как и некоторые африканские государства.

После многих месяцев переговоров всем сторонам удалось сформулировать проект резолюции, приемлемый для Совета Безопасности ООН, который 22 ноября 1967 года был принят как Резолюция 242