Боярские дворы - Нина Молева

Затем участвовал и кордебалет шереметевский во главе с дансеркой Медведевой, плясавшей под хоровую песню «Возле речки, возле моста»; с нею плясал еще тогдашняя балетная знаменитость Лобанов. Танцы были поставлены лучшими в то время балетмейстерами Глушковским и Аблецом.

В дивертисменте участвовал еще и солдатский хор, пропевший песню на бегство французов:

За горами, за долами

Бонапарте с плясунами…

Военная песня эта производила тогда большой успех. Император Александр не раз угощал ею своих высокопоставленных иноземных гостей. Так, рассказывает князь Вяземский, в 1813 году, около Дрездена, по случаю именин государя наша артиллерия угощала обедом прусскую.

На обеде был и прусский король; после обеда короля угостили молодецкой солдатской песней. Королю прусскому так понравилось русское пение, что для его удовольствия солист-рожечник хора бомбардир Милаев, желая отличиться, от натуги надорвался и через неделю отдал богу душу".

Но судьба шереметевских подмосковных была уже предрешена. Мало кто вспоминает, как тяжело переживал «Молодой Крез» уход из жизни жены. Николай Петрович заказывает портрет лежащей в гробу графини и надписывает на холсте ее девиз: «Наказуя наказа мя, смерти же не преда мя». На могильной ее плите в Александро-Невской лавре написаны строки:

Храм добродетели душа ее была,

Мир, благочестие и вера в ней жила.

В ней чистая любовь, в ней дружба обитала…

Спальня Прасковьи Ивановны превращается в моленную, и граф завещает никогда ничего в ней не менять. Памятные надписи делаются по всему петербургскому дому и саду. Так, на бронзовой доске мраморной тумбы в саду сделана надпись по-французски:

Я верю, что вижу милую тень,

Бродящую вокруг ее жилища,

Я приближаюсь — но тотчас этот нежно любимый образ

Возвращает меня моей скорби, исчезая без возврата.

Какими бы благими намерениями ни руководствовались опекуны осиротевшего шестилетнего Дмитрия Николаевича, все их усилия были направлены не на то, чтобы сохранять и поддерживать былое великолепие Кускова и Останкина, но на то, чтобы его как можно скорее ликвидировать. Продавались, и притом даже с аукционов, все движимое имущество, памятники, постройки, здания, сооружения, причем единственным объяснением служила дороговизна содержания обслуживающего штата. И снова вопрос — сколько расхитили стоявшие в Останкине наполеоновские части и сколько, под предлогом их пребывания, расхитили те же опекуны, составив фантастические списки якобы пропавших вещей.

В районе Останкина располагались части генерала Ориана, а в самом дворце находился штаб графа де Мильгама. Документально подтверждается только то, что со стен верхних зал были сорваны бархатные, штофные, атласные драпировки и обивки, унесены некоторые предметы убранства и главным образом картины. Однако большая часть комнат сохранила свое первоначальное убранство.

После смерти Дмитрия Николаевича шереметевские богатства впервые за сто пятьдесят лет были подвергнуты разделу между его вдовой и двумя сыновьями. В возможностях С. Д. Шереметева, которому достается Останкино, было поддерживать дворец и парк. О возрождении былой славы усадьбы «Креза Младшего» не могло быть и речи.

Портрет Строгановой, принадлежащий кисти пенсионера Петра I Романа Никитина, — один из интереснейших портретов петровского времени. Выбеленное одутловатое лицо под шлемом высокого жемчужного кокошника, парчовое закрытое платье, по локоть обнаженная полная рука, придерживающая осыпанный бриллиантами портрет Петра на груди.

«Пожалованы мы… в комнаты государыни цесаревны. А я, раба ваша, не сведома, каким порядком себя между прочими вести; также и сыновья мои чину никакого не имеют, а указом Вашего Величества всему гражданству определены разные чины и места по своим рангам, чтоб всяк между собою свое достоинство ведал. Просим, дабы я пожалована была местом, а дети мои чинами ради происходящего всенародного торжества…» Ни тени приниженной просительности, заискивающей лести, ставшей необходимым оборотом обращений на высочайшее имя, и в ответ на челобитную Строгановой пожалование ее — первой в России — в статс-дамы. «Всенародным торжеством» была коронация Екатерины I в 1724 году. К тому же году можно отнести и портрет Романа Никитина — не раньше и вряд ли позже: после смерти Петра I его награды потеряли смысл.

Между тем загадка закручивалась крутой спиралью. «Строганова Васса Ивановна, жена именитого человека Григория Дмитриевича Строганова, дочь князя Ивана Ивановича Мещерского жила 38 лет 5 месяцев 5 дней, в супружестве жила 20 лет умерла против 16 марта 7231 года с среды на четверг 3-й недели Великого поста, в 7 часу ночи» — гласит надпись на могильной плите в церкви Петра и Павла у Яузских ворот. В обстоятельном повествовании о покойной удивление вызывал год смерти — 7231, в переводе на современное летосчисление — 1723-й. Какая же Строганова хлопотала годом позже о «чинах», вспоминая, кстати сказать, и своих сыновей?

Родословные справочники не обошли именитейшей фамилии Российской империи. Григорий Дмитриевич Строганов, женат дважды, первая жена Васса Ивановна Мещерская, вторая — Мария Яковлевна Новосильцева, трое сыновей: старший, Александр, год рождения 1698-й, средний, Николай, год рождения 1700-й, младший, Сергей, 1707 года. Судя по дате смерти Вассы, молодые Строгановы должны были быть ее сыновьями, и если предположить, что отец поспешил сразу после похорон вновь жениться, слишком маловероятно, чтобы мачеха взялась хлопотать за взрослых и самостоятельных пасынков. Но Строганов-старший и не мог жениться в 1724 году — его уже девять лет не было в живых, и вот причина, почему жена, вернее, вдова, а не он сам, хлопотала о чинах сыновей.

Кузьминки. Вид Померанцевой оранжереи и части парка. 1841 г.

Григорий Строганов умер 21 ноября 1715 года. Слишком значительный для Петра I человек, слишком большой государственный деятель, чтобы его уход прошел незаметно. Деньги Строганова, безвозмездно и продуманно отдававшиеся в нужную минуту Петру, позволили подготовить и выиграть не одно сражение со шведами, лежали в основании Петербурга. «Именитый человек» не ошибался в расчетах. Подаренные суммы оборачивались льготами, привилегиями, монополиями, землями, среди которых в 1702 году было и принадлежавшее ранее Симонову монастырю село Влахернское, или Мельница, будущие Кузьминки. Доход фантастически перекрывал расход, а Петр был готов на новые поощрения, не желая упускать кредита. Недаром Строганова могла себе позволить такой уверенный тон в обращении к царю (да и категорически запрещенный кокошник на голове тоже!), недаром ее просьба была так щедро и быстро удовлетворена. А ведь совсем скоро, 30 мая 1722 года, в день своего пятидесятилетия, праздновавшегося в Казани, Петр I возвел всех трех братьев в тогда еще диковинное для России баронское достоинство.