Бунин, Дзержинский и Я - Элла Матонина

Он любил проводить каникулы в отцовской усадьбе – подмосковном Осташево. Здесь так хорошо сочинялись стихи! И он писал:

Уж ночь надвинулась. Усадьба засыпает…

Мы все вокруг стола в столовой собрались,

Смыкаются глаза, но лень нам разойтись,

А сонный пес в углу старательно зевает.

В окно открытое повеяла из сада

Ночная, нежная к нам в комнату прохлада.

Колода новых карт лежит передо мною,

Шипит таинственно горячий самовар,

И вверх седой, прозрачною волною

Ползет и вьется теплый пар.

Баюкает меня рой милых впечатлений

И сон навеяла тень сонной старины,

И вспомнился мне пушкинский Евгений

В усадьбе Лариных средь той же тишины.

Такой же точно дом, такие же каморки,

Портреты на стенах, шкапы во всех углах,

Диваны, зеркала, фарфор, игрушки, горки

И мухи сонные на белых потолках.

Читая эти стихи, понимаешь, почему он во время своих путешествий так тосковал по родным местам. Вот запись 1910 года в его дневнике: «Теперь я проезжаю по скучной Германии. И должен быть скоро в милой России… В том краю, где хранится что-то такое, чего в других странах нет… Бывают минуты в жизни, когда вдруг страстным и сильным порывом поймешь, как любишь Родину, как ее ценишь».

Однажды в Осташево он наткнулся на книгу В.П. Авенариуса о юношеских годах Пушкина и был заворожен ею – «в этой книге – моя душа», – говорил он. Когда пушкинский лицей готовился к своему столетнему юбилею, Олег решил сделать ему подарок – издать факсимильное издание рукописей Пушкина, которые хранятся в лицее. Затем он расширил проект, собираясь выпустить многотомное факсимильное издание всех рукописей поэта. До Первой мировой войны Олегу удалось осуществить только первый выпуск – стихотворения, собранные в лицее. Известный пушкинист П. Щеголев писал о замысле князя: «Будь выполнен до конца этот замысел, мы имели бы монументальное издание – факсимиле подлинных рукописей поэта. Для пушкиноведов, не имеющих в своем распоряжении даже простого описания всех рукописей Пушкина, такое издание было бы неоценимым подспорьем». (Благородная идея князя Олега была продолжена и осуществлена к 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина.)

Князь Олег окончил лицей с серебряной медалью, а за выпускное сочинение был награжден Пушкинской медалью. Эта награда давалась за художественные достоинства его работы, чему он особенно радовался.

Указами Государя князь Олег был произведен в корнеты лейб-гвардии Гусарского полка и в титулярные советники, то есть получил сразу военный и гражданский чины.

Перед окончанием лицея Олег написал матери письмо, в нем видны те ясные и искренние отношения, которые были в этой семье:

«Радуюсь и вместе с тем жалею, что вскоре оставлю лицей, с которым так свыкся. У меня все больше и больше укрепляется желание сдать государственные экзамены в Университете, только, конечно, не в этом году, а чрез несколько лет. Когда я кончу Лицей, то думаю серьезно заняться юридическими науками и добиться того, чтобы экзамены в Университете для меня ничего не значили. После них надо было бы добиться магистра и профессора… Иногда, кроме того, мне кажется, что я лучше бы сделал, если бы занялся исключительно литературой, что меня гораздо больше влечет. Тогда надо было бы сдавать экзамены по филологическому факультету. Это все планы… Мне очень хочется работать и работать, но какая работа? – вот вопросы, которые меня волнуют».

Война перепутала все планы. Грузились эскадроны в эшелоны, изучались карты местности, где предстояло действовать, ночи наполнялись грохотом железнодорожных составов, тянулись из городов беженцы.

Молодые князья, августейшие Константиновичи, щегольские «личные» сапоги, негодные для бездорожья, сменили на простые, грубые, но добротные, сшитые в Экономическом обществе; белье носили по две-три недели, самолично резали кур для проголодавшихся солдат, спали на земле, плакали над любимыми лошадьми, которые по три дня не ели овса, прыгали через брустверы, пробегали версты и версты по вражеской земле.

Великому князю Дмитрию Константиновичу, их дяде, братья послали однажды телеграмму, в которой писали, что с благодарностью вспоминают о нем, о его советах и уроках: ведь два года подряд, живя в Павловске, они ежедневно ездили верхом в любую погоду под его надзором и теперь ему обязаны тем, что еще не ранены и не убиты. Жестокая обыденность войны не лишила молодых людей наблюдательности. Они отмечали с горечью, какими грязными, некрасивыми выглядят русские пограничные города по сравнению с немецкими, где ухожены дороги, красивы дома и очень чисто в парках, в садах и на улицах. Они хвалили немецкие порядок, культуру в быту, и ругали русских за грязь и лень, но их сердце смягчалось, когда они видели, с каким уважением русский солдат относится к чужой религии, как степенно, тихо, снимая фуражку, входит он в чужой храм и крестится.

И это в то время, когда австрийцы, с их бытовой культурой, кощунственно надругались – растоптали ногами Святые Дары в боснийской православной церкви.

«Но почему форма и содержание всегда входят в противоречие?» – спрашивал в письмах отца Гавриил… И он, оказываясь в захваченном немецком городе и наблюдая недружелюбие местных жителей, старался быть любезным, «чтобы оставить о нас, русских, хорошее впечатление». (Так объяснял он свое поведение.) А иногда перепуганному насмерть немецкому крестьянину объяснял, что его мать – урожденная немка, что его дядя – герцог Саксен-Альтенбургский и что германская кронпринцесса Цецилия приходится ему троюродной сестрой. «Мы, все люди – родственники, – говорил он по-немецки, – а почему-то убиваем друг друга». Крестьянин молчал.

Фронтовая судьба сталкивала братьев и разводила их. Встретился на фронтовых дорогах с Гавриилом Иоанн, пересеклись их пути с князем Костей Багратионом, мужем сестры Татьяны, Игорь оказался в бою рядом с Олегом. И у каждого из них было свое «крещение». Гавриилу запомнился бой русской гвардейской кавалерии под Каушеном. Это тогда командир 3-го эскадрона Конной гвардии барон Врангель, будущий главнокомандующий Добровольческой белой армией, во главе своего эскадрона атаковал немецкую батарею. И в рядах русских радостно говорилось: «Конная гвардия, как всегда, побеждает». Но к концу дня в наступивших сумерках пополз слух о гибели Врангеля. После боя собравшиеся у палаток офицеры хвалили храброго Врангеля и сожалели о его смерти. И вдруг в подсвеченной взрывами темноте возник огромный всадник на коне. То был живой и невредимый Врангель.

Все сочли это чудом, игрой воинственных сил.

Спасли жизнь Игорю и Гавриилу