Музей заброшенных секретов - Оксана Забужко

Это продолжение.

А так и есть… Потому что я каждый раз с тобой что-нибудь вижу. Каждый раз какие-то новые картинки — как в кино…

Моя ты картинка. Самая лучшая картинка на свете.

Только мне жаль, что ты не видишь… Что я тебе не могу показать. Такое бы было видео…

И что же было на этот раз?

Вспышка. Просто вспышка, только очень яркая. Такая, будто прожектором в глаза, как после темного подвала… И — взрыв… Такая смесь восторга и ужаса, как вылет из тела. Вот интересно, это и в смерти тоже так?..

Ты так застонала, я аж испугался.

Это и правда было похоже на смерть.

Знаешь, я только что благодаря тебе понял одну штуку.

Снова про какие-нибудь твои множества?

Нет, про тот сон… Я понял, почему там нет страха смерти. Ни в одном из этих снов. Хотя, в принципе, все они про смерть. Странно, правда?

Дурачок ты мой…

Что ты, малыш? Почему ты опять плачешь?..

Потому что я тебя люблю. Так люблю, что не знаю, что с этим делать…

Чшш… Не плачь. Хочешь, я возьму тебя на руки и покачаю?

Ой, Господи…

Ну вот, лучше уж смейся.

Рассказывай, рассказывай дальше. Что там со страхом смерти?

А ничего, в том-то и дело. Нет его там. Я думаю, он вообще не боялся умереть, тот человек. Думаю, он постоянно был к этому готов. И потому все картинки в его голове были такими… предельно резкими, физически ощутимыми… Это так же, как в экстазе, понимаешь? Когда ты сказала про вылет из тела, я сразу об этом подумал.

О Боже. Не может быть.

Что такое?

Нет, ничего… Так, догадка. Я, кажется, догадываюсь, кто это мог быть.

Что, правда?

Приблизительно… Ты же его в лицо не узнал бы? Скажем, на фото?

Не больше, чем себя самого без зеркала.

Ну так нечего и думать…

Про что?

Про ту вспышку. Ничего, пустое. Забудь. Как твое колено?

Затихло. Молчит. Ты меня вылечила.

Адя?

Ммм?..

Как ты думаешь, это правда мы? Или мы себе только снимся?

Не знаю, Лялюша…

У меня иногда такое чувство… Только ты не смейся, хорошо?..

Не буду.

Такое чувство, будто нам досталась чья-то чужая любовь. Чья-то, когда-то несбывшаяся — знаешь, как в грамматике, — несовершенный вид…

Ну, значит, так должно было случиться.

Нет, ты послушай… Однажды, когда я была еще совсем маленькая, мы тогда на Татарке жили, — из нашего двора уезжала одна девочка. Дом уже был предназначен на снос, вскоре потом и нас выселили, — а эта семья была первой, весь двор им помогал переезжать. Перед подъездом стоял грузовик, из квартиры выносили мебель — те самые кресла, по которым мы прыгали, когда приходили к этой девочке в гости, как сейчас вижу их там, в гостиной… На улице, под открытым небом, они выглядели как вырванные изо рта зубы. Мне дали подержать абажур, который висел у них над столом, — знаешь, такой, на проволочках, оранжевый с кисточками…

Знаю: пятидесятые годы.

Ну да, у них все было старое… Снятый со своего места, он тоже перестал быть абажуром — если б надеть его через голову, была бы юбка принцессы… И вот тогда, понимаешь, меня больше всего мучила одна вещь… Накануне мы с этой девочкой вместе делали «секрет». Предмет нашей совместной гордости. И я все время думала — вот она уезжает, и что же теперь будет с нашим «секретом»?.. Понимаешь, она про него забыла. Ей было уже не до него. Может, если бы мы вдвоем улучили минутку, убежали от взрослых, раскопали бы тот «секрет» и поклялись над ним в вечной дружбе, все было бы иначе. Тянуло бы на мелодраму. Или, если б она тот «секрет» кому-нибудь «завещала», позволила бы после своего отъезда еще кому-нибудь показать, какой-нибудь другой девочке… Но ничего такого не случилось — было ясно, что наш «секрет» умер. Умер, потому что она про него забыла. С ним случилось то же, что и с креслами, и с абажуром: он потерял свой прямой смысл. Хоть и оставался там, где и вчера, никем не тронутый, он больше не был «секретом»— был уже просто кучкой закопанного мусора. Ты слушаешь?..

Ага…

И я помню, какая недетская печаль меня тогда охватила… Ребенок — он же чувствует так, как и взрослые, только объяснить не может. Словно мне открылись разом все «секреты», которые мы сделали, а потом забросили и никогда больше к ним не наведывались, — как они все так и лежат там, в земле. Все наши запечатанные дружбы, слезы, клятвы… Наши маленькие жизни, накрытые стеклышками — как экспонаты у мамы в музее. Такой огромный музей заброшенных «секретов». А люди по нему ходят — и даже не догадываются, что он там, у них под ногами…

Музей заброшенных секретов — хорошо. Мне нравится.

Я, кажется, как-то бестолково рассказала…

Нет, я понял. Ты хочешь сказать, что мы с тобой вместе потому, что случайно откопали чью-то чужую любовь. Как тот брошенный «секрет».

Ну… Примерно так.

А ты не думаешь, что, может, его владельцы нам его тоже «завещали»?..

Я тебе скажу, что я думаю. Я думаю, что тот человек любил Гелю. А она что-то сделала не так. Совершила какую-то ужасную ошибку, из-за которой все пошло наперекосяк. И до сих пор не наладится.

Ну, это уже твои фантазии…

Это просто чутье. Нормальное бабское чутье, поверь моему слову. Как раз мы, красавицы и умницы, умудряемся таких в жизни дров наломать, что никакой дурынде не приснится. Правда, правда… Знаешь, почему? Потому что у нас рисков больше. Больше, чем у серых мышек, соблазнов представить, будто ты хозяйка над чьей-то судьбой.

Никогда не любил серых мышек…

Ага, в этом-то и беда! Всем вам подавай красавиц и умниц. А нам, думаешь, от этого легче на свете жить?

Ой, ты ж моя бедняжечка…

Правильно, пожалей меня, пожалей… Я-то хотя бы жива — пока что.

И очень, очень теплая… Ах, черт!

Что такое?

Колено! Вспомнил! Я вспомнил, Лялюшка!.. Я крался вдоль плетня где-то на окраине города, а в городе меня поджидала измена. Я должен был убить предателя, Лялюша! Я для этого и шел, меня для этого вызвали! Но я даже имени его не узнал, ничего!..

Это во сне было?..