Ночь - мой дом - Деннис Лихэйн

— А ты останешься при нем как consigliere?

— Да.

— Погодите секунду. Погодите, — проговорил Дион.

Лучано воззрился на него, и улыбка исчезла.

Дион вмиг прочел выражение его лица.

— Это была бы для меня большая честь, — произнес он.

— Откуда ты родом? — спросил Лучано.

— С Сицилии, есть там городок Манганаро.

Брови Лучано полезли вверх.

— Я из Леркара-Фридди.

— О-о! — восхитился Дион. — Из того большого города.

Лучано обошел стол.

— Только житель паршивой дыры вроде Манганаро может назвать Леркара-Фридди большим городом.

Дион кивнул:

— Потому-то мы и уехали.

— Когда это было? Встань.

Дион встал.

— Мне было восемь лет.

— Возвращался туда потом?

— Зачем мне туда возвращаться? — не понял Дион.

— Это напомнит тебе, кто ты такой. Кто ты на самом деле — а не кем ты притворяешься. — Он положил руку на плечо Диону. — Ты босс. — Он указал на Джо. — А он — мозг. Пойдемте пообедаем. В нескольких кварталах отсюда есть отличное местечко. Лучший мясной соус в городе.

Они вышли из кабинета, и четверо мужчин тут же окружили их и двинулись вместе с ними к лифту.

— Джо, — произнес Счастливчик, — хочу познакомить тебя с моим другом Мейером. У него есть великолепные идеи насчет казино во Флориде и на Кубе. — Лучано обнял Джо за талию. — Ты как, много знаешь про Кубу?

Когда поздней весной 1935 года Джо Коглин встретился в Гаване с Эммой Гулд, минуло девять лет с ограбления бутлегерского бара в Южном Бостоне. Он вспомнил, как холодно и невозмутимо держалась она в то утро. И как его взволновали эти ее качества. Тогда он принял это волнение за увлечение, а увлечение — за любовь.

Джо с Грасиэлой прожили на Кубе почти год. Сначала они поселились в гостевом доме при одной из кофейных плантаций Эстебана высоко в холмах Лас-Террасас, полусотней миль западнее Гаваны. Утром их будил аромат кофейных зерен и листьев какао, и капли осевшего тумана с легким шелестом и постукиванием сеялись с деревьев. По вечерам они гуляли у подножия холмов, а полотнища гаснущего света забирались все выше в пышные древесные кроны.

Мать и сестра Грасиэлы навестили их как-то в выходные, да так и не уехали. Томас, еще даже не ползавший, когда они прибыли на остров, к концу своего десятого месяца уже сделал первый шажок. Женщины бесстыдно баловали его и закармливали до такой степени, что он обратился в шарик с толстыми ляжками в складочках. Но, начав ходить, он вскоре начал и бегать. Он носился по полям и вверх-вниз по склонам, а женщины гонялись за ним, так что вскоре он уже не походил на шарик, став стройным мальчиком с отцовскими светлыми волосами, темными глазами матери и кожей цвета кокосового масла — смеси отцовского и материнского оттенка.

Джо несколько раз летал в Тампу на «жестяном гусе» — трехмоторном «Форде-5-АТ», который трещал на ветру и иногда без предупреждения кренился или нырял. Пару раз он, добравшись до места, выходил из кабины с заложенными до конца дня ушами. Авиационные фельдшеры давали ему специальную резинку, чтобы он ее жевал в полете, и хлопчатую вату, чтобы он затыкал ею уши, но все-таки воздушный путь сообщения казался ему примитивным, к тому же Грасиэла не желала в этом участвовать. Так что он летал без нее и всякий раз обнаруживал, как ему чисто физически не хватает ее и Томаса. Посреди ночи он просыпался в их айборском доме с острой болью в животе, от которой перехватывало дыхание.

Едва завершив дела, он садился на первый же самолет, летящий в Майами. И там пересаживался на первый из возможных.

Не то чтобы Грасиэла не хотела возвращаться в Тампу — она хотела. Она просто не хотела туда летать. И потом, именно сейчас она не желала туда приезжать. Джо подозревал, что это означает: на самом деле ей вообще не хочется туда возвращаться. Так что они остались на холмах Лас-Террасас вместе с ее матерью и сестрой Бенитой, а вскоре к ним присоединилась третья сестра — Инес. Если между Грасиэлой, ее матерью, Бенитой и Инес еще оставались какие-то недоразумения, их исцелило время и присутствие Томаса. Раза два Джо, в неподходящую минутку случайно услышав их смех, шел на звук и обнаруживал, что они одевают Томаса девочкой.

Как-то утром Грасиэла спросила, нельзя ли им купить здесь дом.

— Здесь?

— Ну, не обязательно прямо здесь. Просто на Кубе. Такое место, которое мы сможем посещать.

— Мы его будем «посещать»? — Джо улыбнулся.

— Да, — ответила она. — Должна же я вернуться на работу.

Но это было совершенно не обязательно. Во время своих поездок Джо справлялся у тех, на чье попечение она оставила свои разнообразные благотворительные учреждения: всем этим мужчинам и женщинам можно было доверять, так что, пребывай она вдалеке от Айбора хоть десять лет, все ее организации к ее возвращению по-прежнему функционировали бы — процветали бы, черт побери.

— Конечно, детка. Что захочешь.

— Не обязательно большой дом или какой-то шикарный. Или…

— Грасиэла, — произнес Джо, — выбери что хочешь. Если не продается, предложи двойную цену.

Такие порядки в ту пору не были редкостью. Куба, которую Великая депрессия затронула сильнее, чем большинство стран, делала первые робкие шаги к возрождению. Злоупотребления мачадовского режима сменились надеждами на полковника Фульхенсио Батисту, вождя Сержантского мятежа, сместившего Мачадо. Официальным президентом республики стал Карлос Мендьета, но каждый знал, что всем заправляет Батиста и его армия. Такое положение дел оказалось настолько выгодным для многих, что американское правительство начало вливать деньги в экономику острова буквально через пять минут после бунта, заставившего Мачадо сесть на самолет и улететь в Майами. Эти деньги шли на больницы, дороги, музеи, школы, на новый торговый квартал, протянувшийся вдоль набережной Малекон. Полковник Батиста обожал не только американское государство, но и американский бизнес, так что Джо, Дион, Мейер Лански и Эстебан Суарес, наряду со многими другими, встретили полнейшее одобрение в верхних эшелонах кубинской власти. Они уже заключили договоры о девяностодевятилетней аренде лучших земельных участков близ Центрального парка и вокруг рынка Такон.

Им светили баснословные барыши.

Грасиэла заявляла, что Мендьета — марионетка Батисты, а Батиста — марионетка компании «Юнайтед фрут» и Соединенных Штатов, что он грабит казну и насилует землю, а США его поддерживают, потому что Америка отчего-то верит: из скверных денег могут неведомым образом произрасти добрые дела.

Джо с ней не спорил. Он даже не напоминал, что они сами совершают добрые дела на дурные деньги. Вместо этого он спросил, как обстоят дела с тем домом, который она подыскала.