Воспитательные моменты. Как любить ребенка. Оставьте меня детям (Педагогические записи) - Януш Корчак

218 Клиника имени Карла и Марии, улица Лешно, 136, открытая в 1913 г. под руководством доктора Юзефа Брудзинского. В память оказанной тогда помощи дети Дома сирот делали игрушки для больничной елки.

219 В собраниях по вопросам воспитания принимали участие и прачка, и дворник, Петр Залевский (расстрелян в 1944 г.).

220 Собственный детский сад «Нашего дома» действовал в 1928–1934 гг., позже был открыт детский сад для детей всего квартала.

221 Так и персонал, и дети обращались к Марии Фальской.

222 Начало и конец стихотворения Адама Асныка Сидит птица на ветке, которое Корчак цитировал еще в 1900 г. (Czytelnia dla Wszystkich).

223 В тексте Зачем я собираю посуду? Корчак пишет, что она была санитаркой в Доме сирот.

Склонившись над тобой, дитятко мое дорогое: почему ты так дорога мне, моя капелька? Я знаю, ты похож на многих, но я верую-верую-верую, что вслепую, среди тысяч, узнаю тебя по голосу; не слыша – узнаю ротик твой, сосущий грудь мою; ты – мой единственный на свете. Я понимаю тебя без слов; из глубочайшего сна ты пробудишь меня – взглядом, просьбой.

Деточка моя, искренняя и единственная правда жизни, ты для меня умиленная память, нежная тоска, надежда и утешение.

Дитятко мое, будь счастливым.

Боже, прости мне, что не с Тобой разговариваю, а если молюсь – то в страхе, что Ты от ревности и зависти можешь его обидеть. Даже Тебе, Господи, боюсь доверять: ибо Ты отбираешь детей у матерей, ибо Ты отбираешь матерей у детей. Скажи, зачем Ты так делаешь? Господи, это не упрек, я только спросить хочу.

Прости мне, Боже, что я люблю его больше, чем Тебя. Потому что это я призвала его в жизнь, но ведь и Ты тоже, Господи: мы несем общую ответственность, мы оба виноваты, что вот он живет – и уже страдает. Мы должны быть начеку.

Дитятко страдает – плачет.

Без памяти любя этого малыша, может быть, в нем я люблю Тебя, Боже, потому что Ты есть-есть-есть в этом Малейшем – Величайшая Тайна, Боже.

Не верю я в грех, потому что тогда и любовь моя была бы грешной, а разве любовь матери к дитяти может быть грехом?

 Не трогают меня страдания, которых – знаю – много на свете, не трогают меня слезы, которых – знаю – много на свете. Не могу – кому мне лгать? Только твои слезы, дитятко, только твои улыбки, тревога ты моя сердечная.

Дитятко – сладостные мои оковы из жасмина и звезд, дитятко – цветок прощения, сон мой радостный об искуплении, вера моя солнечная, надежда кроткая, облако розовое, песня жаворонка.

Дай ему, Господи, счастья, чтобы не пожалел он, что мы ему жизнь дали. Я не знаю, в чем счастье, но Ты знаешь, ТЫ же обязан знать. Так дай же!

 Склонившись над тобой, дитятко мое дорогое: смотри, так истово я ищу, так горячо прошу, – ты понимаешь? поймешь ли? – скажи. Скажи легким трепетанием век, движением крохотной ручки, скажи знаком, который никто не поймет, только мы двое: Бог и я, твоя мать.

Скажи, что не будешь гневаться на жизнь и на меня, скажи, моя деточка, молитва моя сердечная.

Знаю, просить некрасиво. Но я не Тебя прошу, добрый Боже. Ты мне ничего не давай, не надо, только вот дядюшка обещал мне часы, если я буду хорошо учиться. А Ты мне только помоги, напомни дядюшке про его обещание. Я-то постараюсь, но ведь на самом деле все равно, сейчас он мне часы подарит или потом. А я ребятам сказал, что у меня часы будут, а они не верят, будут надо мной смеяться, подумают, что я все наврал, что я просто выпендриваюсь. Помоги мне, Господи, Тебе же это так легко, Ты же все-все можешь сделать, что захочешь. Помоги мне, мой добрый, золотой мой Боже.

Прости мне мои грехи. Я много нагрешил. Варенье из банки съел, над горбуном смеялся, соврал, что мне мама разрешает ложиться спать, когда захочу; я уже два раза курил и плохие слова говорил. Но Ты же добрый, Ты же мне простишь, ведь я раскаиваюсь и хочу исправиться.

Я хочу быть хорошим, но не могу. Как кто меня разозлит или подговорит, а я не хочу, чтобы он подумал, что мне слабо; или если мне скучно, или если очень-очень хочется, а нельзя… я не могу удержаться, а потом жалею. Я же не плохой!

Не, я не хвастаюсь, но Ты же сам знаешь, потому что Ты все знаешь, добрый Боже, что есть ведь и похуже меня. Я вот иногда, бывает, совру, но у них-то что ни слово – то вранье. И воруют тоже. Два раза у меня завтрак своровали, хрестоматию у меня украли, из пенала карандаш стащили. Это они меня плохим словам научили. Ты же знаешь, Господи… Я не люблю ябедничать, но Ты же сам знаешь, что я не плохой, хотя столько плохого делаю.

Помоги мне, Господи милосердный, чтобы я не грешил, дай долгих лет и здоровья маме и папочке, а дядюшке напомни, пожалуйста, про часы.

Ведь если обещал, то слово надо держать.

Дорогой Боже, как же давно я с Тобой не разговаривала. Может быть, я потому редко и молюсь, что мне не нравится стоять на коленях. Да, сигаретку отложу, но буду сидеть на диване, а смотреть буду на цветы. Ты же не обидишься, Ты же добрый и любящий Бог. Ты меня никогда не обижал. А я столько раз была плохой и непослушной. У меня столько грехов.

Ну Ты посмотри… Хочу молиться, а уже грешная мысль тут как тут. Потому что я хотела сказать:

– Садись, дедуля, рядышком, поближе. Ты не бойся, я тебе ничего не сделаю – разве что Ты сам захочешь.

Такой грех, такие нечистые мысли.

Странная я: никогда никому сознательно ничего плохого не сделала, разве что по незнанию. И я сразу прошу прощения, а если не могу попросить прощения, то плачу, хотя и знаю, что потом у меня глаза будут красные. Ладно, пусть глаза будут красные, буду уродиной, раз я такая плохая… плохая… плохая…

 Я красивая, правда? Наверное, нет ничего плохого в том, что я искренне говорю? Ты же меня сам сотворил, а воля Твоя свята. Иногда я даже немножко жалею, что я не уродина; нет, ну не так, чтобы совсем уродина, а самую капельку. Я бы наверняка была умнее, послушнее и лучше. Хотя лучше, может быть, и не была бы. Скажи, я хорошая? Как жалко, что я не могу Тебя увидеть: я бы к Тебе прильнула, заглянула умильно в глаза, а Ты улыбнулся бы и ответил: «Глупышка!» Ну правда, Ты бы ведь так и сказал?