Россия и Япония. Узлы противоречий - Анатолий Кошкин

Однако позитивные изменения в советско-японских отношениях не устраивали представителей тех политических кругов Японии, которые солидаризировались с глобальной политикой США, сделавших в середине 70-х гг. ставку на возврат к «холодной войне», отказ от разрядки в пользу противоборства и конфронтации. Для обоснования нежелания строить с СССР отношения на основе мира и взаимовыгодного экономического сотрудничества вновь был поднят «территориальный вопрос». Параллельно разыгрывалась «китайская карта». Негативное влияние на советско-японские отношения оказало включение в подписанный в августе 1978 г. японо-китайский договор о мире и дружбе направленного против СССР положения о «противодействии усилиям любой третьей страны (или группы стран) установить гегемонию в Азиатско-Тихоокеанском регионе». Соглашаясь с подобной формулировкой, японское правительство рассчитывало оказать давление на Советский Союз с тем, чтобы вынудить его на территориальные и иные уступки ради недопущения объединения Японии с Китаем в «едином антисоветском блоке». Тогда Москва вынуждена была заявить в ООН о своей озабоченности проявлением в японской политике «настораживающих тенденций».

Начало 80-х гг. было отмечено дальнейшим ухудшением советско-японских отношений. Задавшись целью укрепить глобальные позиции в противоборстве с лагерем социализма, администрация США потребовала от своего дальневосточного союзника ужесточения политики в отношении Москвы. Поводом для развертывания широкомасштабного наступления на СССР был использован ввод в Афганистан контингента советских войск.

29 декабря 1979 г. министр иностранных дел Японии С. Окита выступил с заявлением о поддержке линии Вашингтона на свертывание процесса разрядки, развертывание очередного витка гонки вооружений. МИД Японии разработал секретный доклад, в котором формулировалась задача добиваться «согласования позиций Западной Европы, США и Японии в отношении СССР». Было заявлено, что Япония должна присоединиться к санкциям в отношении Советского Союза, наращивать свои вооруженные силы в целях более равномерного распределения «бремени обороны» западного мира{445}. Было объявлено об «общности судеб» Японии и США, повышении роли Японии в глобальной военной стратегии США. Для обоснования этого курса была развернута массированная пропагандистская кампания вокруг надуманного тезиса о «возрастании советской угрозы». Японцев убеждали, что «Афганистан — это лишь одна из жертв советского экспансионизма», в числе которых может оказаться и Япония. Солидаризируясь с администрацией США, японское правительство сократило политические контакты с СССР, приняло решение о торможении развития экономического сотрудничества, сдерживании культурных и туристических связей. Следуя за США, Япония отказалась от участия в Московской Олимпиаде 1980 г.

В безапелляционной форме были отвергнуты предложения советского правительства о заключении Договора о добрососедстве и сотрудничестве. При этом депутаты от правящей Либерально-демократической партии Японии договаривались до того, что представляли предложенный советской стороной проект такого договора как …«первый шаг к захвату Японии»{446}.

Один из японских советологов X. Кимура признавал: «Если бы даже не произошли Афганские события, то все равно рано или поздно японо-советские отношения зашли бы в тупик, ибо позиции Японии и СССР, как и прежде, коренным образом отличались: СССР требовал заключения “Советско-японского договора о добрососедстве и сотрудничестве” без включения в него положений по территориальной проблеме, а для Японии смысл имели лишь переговоры о заключении “мирного договора” при условии возвращения четырех северных островов… Тот факт, что сам Афганистан, заключивший именно Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве с Советским Союзом, оказался объектом военной интервенции со стороны СССР, содействовал укреплению решимости Японии окончательно отказаться от заключения “Советско-японского договора о добрососедстве и сотрудничестве”… В этом смысле Афганские события стали для японского правительства как бы спасительным священным ветром “Камикадзэ”»{447}. Иными словами, афганские события были использованы как удобный повод для осуществления ранее спланированного курса на ужесточение позиции в отношении СССР, развертывания широкого пропагандистского наступления, направленного на дискредитацию советских мирных инициатив.

С этой целью было использовано также обострение внутриполитической обстановки в Польше. Японские средства массовой информации заполнялись материалами, «предсказывавшими» скорое военное вторжение СССР в это государство. Различные японские организации при поощрении правительства открыто оказывали моральную и материальную помощь антикоммунистическому профсоюзному объединению «Солидарность». Все это добавляло напряженности в советско-японские отношения.

Одновременно для мобилизации японского населения на поддержку курса на нагнетание антисоветских настроений была активизирована кампания «за возвращение северных территорий». Эта нацеленная на переход к Японии южнокурильских островов пропагандистская кампания после официального учреждения в стране в 1981 г. «дня северных территорий — 7 февраля» приобрела характер государственной. Цель «дня северных территорий» состояла в том, чтобы «вплоть до окончательного возвращения Японии Северных территорий проводить в этот день специальные мероприятия, направленные на то, чтобы подтвердить свою решимость добиваться возвращения Северных территорий»{448}. Одновременно во всех префектурах Японии были созданы «Префектуральные советы по вопросам возвращения северных территорий», участились поездки для «осмотра северных территорий» членами кабинета министров и даже премьер-министром Японии.

Столь явно провокационные действия официального Токио вызвали решительный протест советского правительства. 16 февраля 1981 г. в заявлении МИДа СССР обращалось внимание правительства Японии на то, что кампания территориальных притязаний к Советскому Союзу «в последнее время приобретает граничащий с враждебностью в отношении нашей страны характер» и что такие шаги японского правительства «могут квалифицироваться лишь как сознательно направленные на ухудшение советско-японских отношений»{449}. Председатель Совета Министров СССР Н. Тихонов со всей определенностью заявил: «Мы неоднократно, в том числе на самом высоком уровне, заявляли, что в наших отношениях нет такой темы, как якобы нерешенный “территориальный вопрос”… Утверждать же, что Советский Союз признал существование “территориального вопроса”, — значит преднамеренно извращать нашу позицию и вводить в заблуждение общественность Японии. Такие действия японской стороны отнюдь не приближают перспективу достижения договоренности по мирному договору»{450}.

В связи с этим следует отметить, что правительство СССР не отказывалось продолжить переговоры о заключении между двумя странами мирного договора. Так, в 1977 г. Л. Брежнев отмечал: «В совместном советско-японском заявлении от 10 октября 1973 г. была зафиксирована договоренность продолжить переговоры о заключении мирного договора. Советский Союз готов, если, разумеется, с японской стороны не будет выдвигаться неприемлемых условий, довести это важное для наших стран дело до конца. При трезвом подходе японской стороны к реальностям, сложившимся в итоге Второй мировой войны, это можно было бы сделать — и сделать быстро»{451}. Это было и ответом на утверждения японской стороны о якобы «признании» Брежневым существования «нерешенной территориальной проблемы». Отвергая подобное толкование Совместного заявления 1973 г., советская сторона определяла его как «одностороннее и неверное».