Высшие кадры Красной Армии. 1917-1921 гг. - Сергей Войтиков

Таким образом, хотя руководящий состав нельзя назвать интернациональным, следует отметить высокую концентрацию евреев в руководстве центрального военного аппарата[1090]. Для сравнения: по состоянию на 1 января 1921 года доля евреев в личном составе большинства войсковых объединений не превышала 0,3 % и лишь в тех, что дислоцировались на территории Украины, достигала в среднем 1,6 %. При тогдашней штатной организации стрелковых соединений РККА это означало в среднем по 3—16 человек на бригаду или 9—42 на дивизию. Причем распределялся этот национальный контингент не в пользу строевых подразделений. Обращает на себя внимание процент евреев в составе руководящих военно-политических органов. Во фронтовом и армейском звеньях (РВС фронтов и армий) он составлял соответственно 6,5 и 12,3 %, в дивизионном (военкомы) – 10,2 %, в стрелковых и в кавалерийских дивизиях – 5,6 %. Это без учета политотделов, политкомов штабов и управлений. При этом строевые командиры-евреи в числе командующих фронтами отсутствовали, среди начдивов и наштадивов – их буквально единицы, среди командармов – лишь один (8-й армией с октября 1919 по март 1920 гг. командовал, и не слишком удачно, Г.Я. Сокольников[1091]). И еще в единичных случаях имело место «временное исполнение должности» строевых начальников их политкомиссарами на срок от 2 дней до 2 месяцев. А в числе награжденных орденом Красного Знамени за 1919–1921 годы в общей сложности из 57 военнослужащих-евреев лишь 7 были рядовыми красноармейцами (включая одного курсанта). А политработников различных уровней втрое больше. Остальные служили на различных командных и административных должностях, включая медперсонал и «состоящих для поручений при..»

Поэтому основная масса красноармейцев-фронтовиков не видела в своей среде евреев-бойцов, знала единицы евреев-командиров, но много слышала о евреях-политработниках. Ведь командир на передовой часто действовал по принципу «делай, как я», а политработник обычно слал из тыла бумаги с указанием «делай, как я тебе сказал». Авторитета у бойцов это не приносило никогда и никому.

18 апреля 1919 года Политбюро обсуждало острый вопрос: «огромный процент работников прифронтовых ЧК, прифронтовых и тыловых исполкомов составляют латыши и евреи, что процент их на самом фронте сравнительно невелик и что по этому поводу среди красноармейцев ведется и находит некоторый отклик сильная шовинистическая агитация..» Как видим, речь осторожно велась не о центральном аппарате партии и государства, не о верхушке армии и сводилась к «некоторому отклику» красноармейцев на опасную агитацию. Несомненно, это было связано и с тем обстоятельством, что вопрос внес член Политбюро и высший военный руководитель Л.Д. Троцкий. Характерно, что он умолчал о достаточно высокой концентрации евреев в своем собственном ведомстве[1092].

До революции евреев не производили в офицеры, «поэтому в армии очень большая часть грамотных и более или менее развитых солдат – оказалась именно евреями. Они и прошли в комитеты. Получилось такое положение: армия в своих выборных органах имеет процентов 40 евреев на самых ответственных местах и в то же время остается пропитанной самым внутренним, «заумным» антисемитизмом и устраивает погромы»[1093].

Политбюро решило издать директиву о «более равномерном распределении» партийцев «между фронтом и тылом». Каких-либо свидетельств издания и реализации такой директивы нет. Зато известно, что 14 месяцев спустя и за 4 месяца до учиненных первоконниками погромов, в начале июня 1920 года, Троцкий констатировал: «На Западном и Юго-Западном фронтах повторяется все та же история: крайне ничтожное число евреев в действующих частях. Отсюда неизбежное развитие антисемитизма»[1094]. Случайным такое положение не было: как установил Л. Хеймсон, тремя основными социальными источниками российской революционной интеллигенции стали провинциальное служилое дворянство, «поповичи» и нерусские (неправославные) национальные меньшинства[1095]. К последней группе принадлежал сам «вождь Красной Армии» – Лев Троцкий.

Коммунистический состав руководства ПШ и центрального военного аппарата, несмотря на критику работы советского военного руководства комиссией Дзержинского – Сталина, оставался молодым: по анкетам получается, что одному было меньше 20-ти, 59 человек (53,1 %) находились в возрасте от 20 до 29 лет, 47 (42,3 %) – от 30 до 39; только 4 (3,6 %) было старше 40.

Возраст коммунистов – работников военного ведомства – определял и их стаж в партии, а также опыт организационной работы. «Старых большевиков» среди указанных коммунистов почти не было: до 1905 года в РСДРП(б) вступили только 3 человека – 2,7 %; между первой и второй революциями (с 1905 по январь 1917 г.) к ним присоединились 11 человек – 9,9 %; в период Февральской революции (с февраля по 25 октября 1917 г.) – 16 человек, или 14,4 %. Таким образом, дореволюционный стаж в РСДРП(б) насчитывался менее, чем у трети (30 человек – 27 %). В первые месяцы Советской власти (октябрь – декабрь 1917 г.) в партию вступило 3 человека (2,7 %); в 1918, 1919, 1920 годах в РСДРП(б) – РКП(б), соответственно, 41 (37 %), 25 (22,5 %), 12 (10,8 %). Как видим, более трети стали большевиками в 1918 году, когда росла численность партии; в 1919 году процент снижается: не исключен как «вклад» комиссии Сталина и Дзержинского, так и то обстоятельство, что (по выражению С.А. Павлюченкова) в 1919 году партбилет вел прямо на виселицу Деникина…

22 человека (19,8 %) до вступления в партию большевиков состояли в других партиях. Из них: 7 меньшевиков (1 – А.Я. Левин – правда, пометил: «официально не состоял»); 3-е были членами партии социал-демократических интернационалистов и 1 примыкал к этой группе; эсерами в прошлом были 5 человек, причем 4 из них после раскола в партии стали левыми эсерами (двое после «левоэсеровского выступления» ушли в отмежевавшуюся от ПЛСР Партию народников-коммунистов, т. е. были наименее «стойкими»); 1 был эсером-максималистом; в Бунде состояли 2 человека, один из которых затем некоторое время состоял в Американской социалистической партии; были по одному представителю Поалей Цион[1096] и от Партии анархистов-коммунистов. Таким образом, 11 коммунистов принадлежали в прошлом к различным течениям меньшевизма, 6 – социалистам-революционерам (4 из них к левым эсерам – союзникам большевиков до июля 1918 г. – и «полулегальным» максималистам); 3 человека – еврейским социал-демократическим партиям, 1 к анархистам-коммунистам. Эти цифры не поддаются однозначной трактовке, но все же свидетельствуют о нежелании большевиков доверять контроль над армией представителям иных партий и «переваривании» Коммунистической партией работавших в центральном военном аппарате «попутчиков» (это, вероятно, объясняется тем, что своих кадров – как и объяснял на VIII Съезде партии Юренев – не хватало). Напомним, что большевики еще до июля 1918 года старались освободиться от контроля над армией левых эсеров. Такой важный политический институт, каковым была РККА, правящая партия ни с кем делить не желала. Но при этом, во-первых, до революции отнюдь не был «верным ленинцем» глава военного ведомства; во-вторых, коммунистов катастрофически не хватало для назначения на ответственные должности.