Дитя слова - Айрис Мердок

Второе письмо пришло по почте от Лоры Импайетт. Оно гласило:

Драгоценный мой Хилари.

Я обязана Вам столькими извинениями и объяснениями, но, пожалуй, обычное «простите» будет лучше всего! Уже давно я попала в страшную кашу и чрезвычайно благодарна судьбе, что теперь все позади. Интересно, насколько Вы обо всем догадывались? Теперь, когда я, по-моему, выпуталась, я все вижу яснее, я вижу яснее и Вас. Вопреки тому, что Вы, возможно, считаете (а ведь Вы до нелепого скромны!), Ваша любовь очень мне помогла и очень меня поддержала. Я хочу, чтобы Вы это знали. Не зайдете ли повидаться? Вы, конечно же, рады, что все это теперь позади, и мы можем беседовать сколько душе угодно. Я прикинулась больной, даже улеглась в постель, по скоро, конечно, восстану! Может, зайдете на бокал вина в среду вечером? Фредди будет на собрании. Я знаю, что среда у Вас свободна. Может быть, мы сделаем ее моим днем?! Я могу теперь встречаться с Вами регулярно. И мы, конечно же, не должны прекращать наши встречи по четвергам: Фредди ведь отнюдь не настроен против Вас. Только лучше не будем ничего форсировать, поэтому не приходите в этот четверг. Буду ждать Вас в среду в шесть часов вечера, если от Вас не последует отказа.

С самыми нежными чувствами

Лора.

Третье письмо было от директора …………… средней школы (…………… — это город, где я родился). Он писал:

По поводу запроса о мистере Османде.

Дорогой сэр!

Я получил Ваш запрос по поводу мистера Османда, который уже несколько лет как оставил нашу школу. Настоящим сообщаю Вам, что Ваше письмо, адресованное мистеру Османду, направлено ему в ту школу, где он преподавал после того, как ушел от нас. (Адрес следует.) Я также взял на себя смелость переслать директору школы копию Вашего письма, адресованного мне. Однако, насколько мне известно, мистер Османд покинул и ту школу. Надеюсь, у них есть адрес, куда направлять ему корреспонденцию.

Искрение Ваш Дж. П. Восток.

Четвертое письмо было от Китти.

Я понимаю, что Вы могли отказаться принять мое письмо, тем не менее посылаю Вам еще одно. Я должна Вас видеть. Не могли бы мы встретиться завтра, в воскресенье, в одиннадцать утра у статуи Питера Пэна? Я хочу попросить Вас об одном особом одолжении. Это чрезвычайно важно. Для Ганнера, не для меня.

Буду ждать Вас. К.

Письмо Китти было вручено мне около девяти часов Бисквитиком после того, как я прочел первые три. В квартире было удивительно тихо, и я не сразу понял, что Кристофер уже отбыл. Я заглянул к нему в комнату. Все его трогательные дурацкие штуки исчезли. Он уехал. Мне стало грустно и немного страшно. Целая эпоха подходила к концу.

Теперь ничто не мешало мне предложить Бисквитику зайти. Мы сидели на кухне и пили чай. В комнате царила атмосфера дворовых служб — свободные от работы слуги сплетничали о своих хозяевах.

— Скажи ей, что я приду. — Получив письмо Китти, я прежде всего почувствовал глубочайшее облегчение. Мой вчерашний жест был несерьезен. Теперь я увижу Китти, даже если небо обрушится.

— Хорошо.

— Поговори со мной, Бисквитик, расскажи мне то — другое. Интересно, что ты все-таки знаешь о том, что происходит? Уверен, что предостаточно.

Бисквитик сбросила свое пальтишко на пол. На ней были узкие саржевые брюки и синий стеганый жакет — более подходящий для зимы вариант того костюма, в котором я в первый раз увидел ее. Свою длинную косу она засунула под жакет. Она выглядела усталой, очень маленькой и худенькой, и личико у нее было такое узенькое и хрупкое. Я положил руку на стол, словно хотел приласкать птичку, и она вложила свою тонкую руку в мою — я нежно поглаживал ей пальцы.

— Кое-что я знаю.

— В самом деле? Леди Китти рассказала тебе?

— Нет, не Китти, Ганнер.

— Ганнер! — Я поспешно отдернул свою руку. То, что она называет своих хозяев фамильярно, по имени, потрясло меня не меньше самой информации.

— А что тут такого? Я ведь не один год живу у них в доме. Вы что, считаете, что меня как бы не существует?

Для него — да, я считал, что она не существует.

— Но…

— Мужчина и две женщины. Мы же всюду вместе.

— Бисквитик, ты ему не сказала…

— Про вас и про нее? Конечно, нет! Я бы не стала причинять ему боль.

— Не наглупи. Если ты кое-что знаешь, то прежде всего должна знать, что ничего плохого тут нет, ведь все это делается ради него. Я, возможно, еще раз с ней встречусь…

— Сколько уже было этих «еще раз». Вы тоже смотрите не наглупите.

— То есть?

— Он ведь хотел убить вас.

— Ты знаешь почему?

— Да.

— Но он же больше этого не хочет, он был со мной так добр вчера, мы теперь с ним друзья.

— Почему вы должны им верить?

— Им?

— Люди ведь могут и притворяться.

— Какого черта!

— Устроить заговор, западню, чтобы прикончить вас.

— Бисквитик, ты с ума сошла.

— Мне пора.

— Не будешь ли ты так добра все-таки объяснить мне… — До свиданья.

— Ты шутишь. Что за глупая шутка. Ну, ладно уж, до свиданья, до следующего письма.

— Больше писем я вам не принесу — я ухожу от них.

— Уходишь от леди Китти?

— Да. Не глупите. Если вы причините ему боль, я прокляну вас.

— Я не собираюсь причинять ему боль! Ну, хватит, пошла. Мне надоели эти загадки, меня тошнит от них.

Она подняла с полу свое пальтишко и стремительно, словно бегущая тень, выскользнула из двери.

Была суббота, вечер, и я находился у Кристел. (Никакой Томазины, конечно, не было, поскольку я не позвонил ей.) На улице большими пухлыми хлопьями непрерывно валил снег. Мы поужинали — яичница с колбасой, бобы и консервированные персики с яичным кремом.

— Не ходи к ней, — сказала Кристел, — не ходи.

Я весь день провел дома, один, в состоянии прострации и размышлений. Я лежал в постели и буквально, как уж на сковородке, крутился, терзаемый тревогой и сомнениями.

Загадочные слова Бисквитика глубоко расстроили меня, вызвав ощущение нависшей угрозы, словно меня преследовал призрак. Дух мести не так просто изгнать. Мне было тревожно, смутно, и я не мог припомнить, что в точности сказала Бисквитик, не говоря уже о том, что она подразумевала. Не намекала ли она на то, что все это — хитро задуманный супругами план с целью заманить меня в ловушку, а потом в подходящий момент наказать? Заставить меня снова пройти через все стадии совершенного преступления и таким образом демаскировать? А что, если я закончу свою жизнь, упав бездыханным трупом к ногам Китти, от руки Ганнера? Существуют ведь такие женщины, которые способны пустить в ход все свое коварство ради такой цели, а драма, которая воспоследует, лишь доставит им удовольствие, возбудит? Конечно, существуют. А может Китти принадлежать к их числу?