Чеширская улыбка кота Шрёдингера: мозг, язык и сознание - Татьяна Черниговская

Речь идет о противопоставлении двух важнейших понятий искусства – импровизации и имитации. Чем дальше зритель от подлинного проникновения в суть художественного произведения, тем скорее он удовлетворяется внешним правдоподобием, точностью передачи деталей. Именно имитация – метафора тех мозговых функций, которые и берутся за образец для создания искусственного интеллекта. В эпоху барокко живопись все ощутимее превращается в искусство элитарное, искусство для эстетов и знатоков, которое существует наряду с церковной живописью, обращенной преимущественно к широкой публике. Это проходит через века, например, «цитирование» проявляется как инструмент новой оптики при восприятии и понимании (контекст – основной игрок в ментальной работе высокого уровня): один и тот же объект может восприниматься как принадлежащий к низкому стилю или, будучи помещен в иной, например, эстетский контекст – как высокое или концептуальное искусство. Сравните постмодернизм, когда все интерпретации – не прямые, а с заковычиванием и, вспоминая Ницше, с подмигиванием.

Барокко – это не просто смена стиля, это смена картины мира. «Аллегоричность искусства барокко интересна, в частности, тем, что разделяет это свойство с современным искусством, главным механизмом осмысления которого является именно аллегория» [Степанов, 2018]. «Барокко же ни в чем не удовлетворялось достигнутым status quo. Субъект, его представления и знания, как и сами объекты знания, принципиально не завершены. Все сущее не только может, но и неизбежно будет чем-то иным» [Степанов, 2018]. Роль барокко, его стилистики и особого видения мира проявляется в художественном творчестве вплоть до наших дней. К этому языку и образности в XX столетии обратился кинематограф. А. Моравиа в 1965 году опубликовал статью «Федерико Барочный». Характерные для искусства XVII века избыточность, гротескность, блуждания в мире фантасмагорий, иллюзий, желаний и атмосфера приближающегося апокалипсиса – это и Феллини, одним из главных вкладов которого в историю мирового кино является репрезентация сознания и бессознательного. Феллини убрал привычные границы между реальным и ирреальным, тем, что происходит на самом деле, и тем, что персонаж видит внутренним зрением в снах, галлюцинациях, грезах. Подобные когнитивные инструменты могут показать работу человеческого мозга и процесса мышления, базирующегося вовсе на аристотелевской логике. Нельзя не вспомнить, как более столетия назад И. М. Сеченов писал, что нет никакой разницы в процессах, обеспечивающих в мозге реальные события, их последствия или воспоминания о них. Это нам показывают и нейрофизиологические исследования, в том числе и патологических процессов в мозге. Если смотреть на мозг другой оптикой, то нейрофизиологические исследования дают нам не просто карту активаций и торможений нейронных сетей, но и наличие в мозге механизмов, обеспечивающих устойчивость картины мира для данного субъекта и в данный период его жизни, его способность помнить, где правда, а где ложь, оперировать сложной структурой ментального лексикона, отличать реальность от галлюцинаций, удерживать на разных расстояниях от сознания разные слои памяти и т. д.

Для исследований мозга в рамках естественных наук существует еще одно препятствие: нет двух одинаковых нейронных сетей, у каждого индивида свой когнитом, но у всех нейроны формируются в некие группы, которые и активируются совместно, будучи базовыми функциональными мозговыми единицами. И, как теперь ясно, важнейшую роль играет понимание высокоуровневых факторов – концептов, являющихся картами карт, или сетями сетей, определяющих феномены второго порядка (концепты концептов, языка, осознание самости и т. д.). Более того, все эти феномены динамичны и мало (если вообще) рефлексируются человеком. Но искусство открыло это раньше науки!

Capriccioso, bizzarro, stravagante… Так Г. Вёльфлин определяет барокко [Вёльфлин, 2004]. Человеческий мозг предназначен для «ощупывания мира», пространства и времени с их сгустками и пустотами для размещения себя в этом мире, глядя и в зеркала для проверки. Искусство отвечает на еще незаданные вопросы, и задает их мозг с его изначальными потенциями. Творчество, способность самому создавать еще никогда не бывшее только силой мысли и духа – вот что отличает нас от соседей по планете, а вовсе не дополнительные десятки миллиардов нейронов как таковых. Гиперсети, когнитомы человека, эти вершины биологической эволюции не могут быть изучены простой мультипликацией технических характеристик, единиц и правил, характерных для других биологических видов. Изучать мозг можно только в соединении средств нейронаук и гуманитарного знания. Когнитивные науки не сделают парадигмального скачка, если не посмотрят совсем в другую сторону – в сторону высших проявлений человеческого гения. Это трудная дорога: изучать надо не только результаты ЭЭГ, МРТ и нейронных спайков, надо смотреть письма и дневники творцов, записи их разговоров друг с другом, вглядываться в картины великих мастеров, изучать черновики и эскизы, потому что они позволяют подсмотреть, как шла мысль, слушать и слышать…

Исследуя нейронные сети и гиперсети в надежде понять смысл того, что происходит в мозгу, понять проблему сознания, мы зависаем над бездной, так как изучаем только тело. Изучая только проявления нашей психики, мы зависаем над ней же. Способность игры со светом и тьмой, с фигурой и фоном, с выбранным и отвергнутым – основная жизненно важная задача мозга, который любит акценты, так как строит мир ежесекундно. Линейный взгляд на процессы такой степени сложности бесперспективен. Нужна смена парадигм. Взгляд на мозг через призму высших умений человека, искусства и языка может изменить нейронауку. Оптика барокко – пример другого взгляда, возможно, отражающего и сами мозговые процессы…

Чем больше я думаю – правильно ли мы идем, пытаясь понять, что такое человек, насколько биология определяет культуру и наоборот, насколько современные все более усложняющиеся технологии определяют возможность успеха на этом пути, – тем яснее просвечивает рисунок, даже звук… Яснее видно то, что гениальный Гия Канчели называл «сложная простота». Все яснее и тот совет, который для себя сформулировала Фанни Ардан: «Не убегай из-под дождя» – остановись, проживи мгновенье.

Дороги искусства и науки внезапно стали сходиться. Искусство – это сжатое время. Сжатая мысль. Остановимся. Подумаем…

Я хочу поблагодарить весь наш круг – друзей, счастливо встретившихся в университетские годы в Петербурге и в Комарово и с тех пор не расстававшихся; это среда, формировавшая наши вкусы, ориентиры, принципы, создававшая свой мир, в котором мы продолжаем жить, несмотря на меняющийся мир внешний.

Всем известно, как важно вовремя встретить людей, способных повлиять на выбор жизненного пути. Мне посчастливилось общаться с замечательными учеными и мыслителями, и это оказало на меня огромное влияние. C сердечной благодарностью обращаюсь к памяти о тех, кто в разные периоды моей профессиональной жизни сыграл определяющую роль – это В. В. Бунак, Л. Р. Зиндер, Ю. С. Маслов, Г. В. Гершуни, Л. Я Балонов, Н. Н. Трауготт, Л. В. Бондарко, Л. А. Чистович, Ю. М. Лотман, М. К. Мамардашвили, А. М. Пятигорский, Н. П. Бехтерева, Л. Г. Герценберг, А. В. Бондарко, С. П. Капица, Л. А. Вербицкая, Т. М. Николаева, Д. А. Поспелов, Вяч. Вс. Иванов, В. П. Зинченко, Л. Б. Окунь.