Бетанкур - Дмитрий Кузнецов

Все служащие Ладожского канала были поглощены только одним желанием — угодить Бетанкуру, царю каналов Российской империи, обеспечив ему беспрепятственный проход. Для этого все без исключения суда были остановлены и выстроены по левому борту в один ряд до прохождения трешкоута главного директора путей сообщения. Однако, несмотря на все усилия, небольшое речное судно с ощетинившимися мачтами и уже без парусов с экспедицией Бетанкура на борту только в сумерках прибыло в деревню Шалдихи. На станции уже несколько часов её поджидали экипажи, отправленные из Петербурга.

Погода стояла прекрасная, дороги полностью высохли, что редкость в этих местах в середине мая. Ранним утром экипажи направились к уездному городу Новая Ладога, заложенному ещё в начале XVIII века Петром I при строительстве Петровского канала — стасемнадцатикилометрового водного пути вдоль берега Ладожского озера, соединяющего реки Волхов и Неву. Пообедав у хлебосольного городничего, Бетанкур со свитой отправились вверх по речкам Сясь и Тихвинка, сделав по дороге небольшую остановку ещё в одном уездном городе Новгородской губернии — Тихвине. Здесь главный директор путей сообщения осмотрел Тихвинскую ярмарку — одну из крупнейших в России того времени.

Настроение Бетанкура было подавленным: всю ночь ему пришлось спать на нижней палубе на соломе. Никто не знал, что генерал отправится в Тихвин по воде, — и ничего не было приготовлено. Тянувшие судно бечевой лошади то и дело срывались с крутых берегов, а долгие задержки приводили Бетанкура в бешенство — желтизна разливалась по его уже немолодому и измождённому лицу. Но Августин Августович никого не ругал, не орал и не матерился. После ужина и ночёвки в Тихвине генерал-лейтенант успокоился. Все подумали, что на него оказала влияние чудотворная Тихвинская икона Божьей Матери, под покровительством которой многие годы находился город.

19 мая отправились к Соминской пристани, расположенной в тихвинской водной системе, соединявшей Каспийское море с Балтийским. Пройти нужно было девяносто верст по каналу с тридцатью восемью шлюзами. Иногда баркам требовалось две недели, чтобы миновать эту не столько сложную, сколько безобразно работающую инженерную систему. Поэтому Бетанкур решил отправиться по суше, вдоль канала. Хуже дороги он не видел за всю свою жизнь: болота, пески, кочки, древесные корни, ухабы, ямы и, наконец, полное исчезновение дороги, пока, через несколько десятков метров, она не появлялась снова. Бетанкур уже мысленно прикидывал, во сколько обойдётся казне приведение её в надлежащее состояние, — ведь с постройкой Нижегородской ярмарки она станет играть важную роль.

Однако мысли его прервала неожиданная поломка экипажа Фомы Яковлевича Ранда. Кучер, дыша, как вол в борозде, принялся чинить сломанный обод. А секретарь Бетанкура, пересев в экипаж к Маничарову, тут же предложившему гостю выпить, отправился дальше. Вознице же сломавшегося экипажа было приказано догнать остальных у ближайшего смотрителя шлюза, где Бетанкур со свитой намеревался обедать.

Кортеж главного директора путей сообщения сопровождал смотритель Тихвинской водной системы инженер-подполковник Иван Иванович Цвиллинг, обрусевший немец, получивший отличное образование в Риге и всю жизнь посвятивший устройству речных сообщений сначала в Курляндии, Семигалии и княжестве Литовском, а затем на Лепельском, Вышневолоцком, Мариинском и Новгородском каналах. Впоследствии, ближе познакомившись с Цвиллингом, Бетанкур высоко оценит талант инженера и привлечёт его к строительству Московской шоссейной дороги.

В Соминской пристани Бетанкура со свитой поджидали три судна, купленные за казённый счёт только для одной цели — доставить экспедицию в Нижний Новгород. Бетанкуру с сыном, двум адъютантам и учителю немецкого языка Рейфу досталось самое большое судно, Вигель и Ранд расположились на самом маленьком, а на третьем разместили экипажи, прислугу, кухню и необходимые для дальней дороги съестные припасы.

Вешние воды в конце мая ещё не спали, и вода стояла высокая. Суда на вёслах пошли вниз по Соминке и, довольно быстро достигнув её устья, вышли в речку Чагода — обрывистые берега незаметно сменились лиственным лесом. Ширина реки была метров пятьдесят, и Бетанкур с сыном с наслаждением осматривали дикую природу, понимая, что за всю историю человечества здесь никогда не ступала нога испанца. Кроме густого леса, в округе на многие километры не было ни одной деревни, хотя изредка встречались большие брошенные постоялые дворы с забитыми досками окнами. Наконец показалась деревня, где по приказу Бетанкура купили жирных гусей, кур, уток и даже одну индейку.

Каждое утро, ровно в девять часов, от второго судна отделялась лодка, и Вигель с Рандом отправлялись пить чай к своему начальнику. То же самое они проделывали в два часа пополудни, а около семи вечера причаливали к берегу, разводили костёр и ужинали. Пока еду готовили, Альфонсо со своим учителем успевали обязательно подстрелить какую-нибудь дичь в ближайшем лесу. Путешествие проходило весело. Кроме Маничарова, спиртным никто не злоупотреблял, хотя однажды Ранд изрядно напился, и его вытошнило. Но Бетанкур этого не видел.

На третий день пути по реке Чагоде экспедиция наконец-то достигла реки Мологи; в шести верстах от неё находилось имение инженер-генерал-майора Саблукова, сопровождавшего экспедицию Бетанкура от самого Петербурга. Предложение посетить генеральскую усадьбу все приняли с радостью. Особенно Ранд — ему не терпелось потискать крепостных девок в глубинке России. Однако то, что он увидел, сначала его очень огорчило: возле усадьбы находился огромный каменный винокуренный завод. Им руководил англичанин, и было несколько дорогих английских машин, доставленных в эту глушь прямо из Манчестера. Попробовав продукцию завода, Ранд и все остальные остались очень довольны. В ночь с 23 на 24 мая из реки Чагоды в реку Мологу вышли с песнями. Отменная водка генерала Саблукова досталась всем — и Бетанкуру, и гребцам.

Уже через сутки шли по Волге: по левому берегу тянулись необозримые зелёные равнины, засеянные поля и тучные пажити, по правому — отлогие или крутые холмы. Навстречу, против течения, нескончаемым потоком шли торговые суда: баркасы, тихвинки, расшивки… Издали, из-за раздутых парусов, они казались белоснежной стаей, окрылённой и летучей. Встречались и рыбацкие лодки, доверху наполненные осетром и стерлядью. По обеим берегам почти к самой воде прижимались деревни, в каждой в глаза бросалась церковь. Селения находились так близко друг к другу, что с борта на одной стороне реки их можно было видеть шесть или семь сразу.

По вечерам наблюдали, как народ выходил из домов и направлялся к берегу. Девушки в малиновых, алых, лазоревых сарафанах и серебряных фатах. С воды это казалось идиллией. Иногда Бетанкур видел, как девушки водили на берегу хоровод, и до него доносилось слабое пение. Неподалёку стояли парни в синих суконных армяках, подпоясанные цветными кушаками. На многих были шапки, обязательно набекрень. Особым шиком считалось, когда из-под них выбивался густой клок русых кудрей. На закате песни умолкали и берега быстро пустели.

25 мая, на десятый день путешествия, Бетанкур прибыл в Рыбинск — отсюда начинался глубоководный путь до низовьев Волги. Выше города, например, в местечке Переборы, Волга иногда становилась настолько мелкой, что её летом можно было перейти вброд. Потому Рыбинск и стал крупным речным портом, где проходила перегрузка товаров и хлебных грузов, пришедших с низовьев Волги, на небольшие суда, — те уже легко могли перемещаться по Мариинской и Тихвинской водным системам, соединяющим Волгу с Балтикой.