Каждому свое - Вячеслав Кеворков

Коллекция действительно поражала количеством оригиналов шедевров позднего Возрождения, от Рембрандта до последнего гения венецианской школы Тинторетто, с их обилием пышной женской плоти и упитанными младенцами, начисто лишавшими зрителей последних надежд на то, что в эпоху позднего Ренессанса в Италии существовали продовольственные карточки. Идеально выписанные Ван Дейком портреты его современников и героев батальных сцен Тридцатилетней войны, равнодушно и свысока взирали на творения их далеких потомков, способных изобразить на холсте лишь абстрактное нечто, не совсем понятное даже им самим.

Посол без особого труда, более того, с большим удовольствием, рассказывал о картинах и их авторах все, что знал, не проявляя при этом к последним особого пиетета. Рембранд, Тициан, Рафаэль и Веласкес выглядели в его изложении чуть ли не его знакомыми, пусть и не очень близкими.

После осмотра экспозиции гости расположились здесь же, за столиками, на которых были установлены старинные кофейники, подогреваемые масляными горелками с торчащими наружу жирными фитилями.

Окна были немедленно зашторены, а живописные полотна, развешанные по стенам, освещены мягкой подсветкой.

Все погрузилось в приятную барочную полутьму, в которой гости оказались разделенными на две неравные части, большая из которых собралась вокруг посла. Кухинке же потянул Генриха за рукав и пригласил уединиться за небольшим столиком в углу.

— Согласитесь, прекрасное место, правда, не под пальмами, зато в тени происходящего под дорогими картинами. — С этими словами он вынул неведомо откуда взявшуюся бутылку коньяку и наполнил два чудесным образом оказавшиеся на столе коньячных бокала. И тут же опустошил свой. — Вот вам преимущество пребывания в тени: мы их видим, они же нас лишь подразумевают. — Он на минуту задумался.

— А у вас приятный посол — интеллигент, эрудит, — прервал паузу Генрих.

Кухинке поднял голову и внимательно посмотрел на Генриха.

— Барон сказал, что вы трудитесь у Канариса, к которому я испытываю величайшее уважение.

— Я тоже.

— И потому позволю себе быть с вами откровенным, а не… — и он кивнул в сторону гостей.

Генрих в ответ неопределенно пожал плечами.

— Несмотря на свое происхождение, образование, вероисповедание и я не знаю, что еще, посол наш — величайший бездельник и редкостный лицемер. Да-да, не поднимайте брови! Вот он только что рассказал всем, что жена его должна была уехать в Берлин. На самом деле она помчалась в Италию скупать у голодных итальянцев по дешевке бесценные картины!

— Но для этого надо как минимум разбираться в живописи.

— Чепуха! Вполне достаточно хоть немного разобраться в конъюнктуре рынка, а главное, научиться цинично эксплуатировать психологию голодного человека.

— Трудно поверить, чтобы супруга германского посла, и так мелко…

— Это трудно вам, поскольку вы находитесь далеко, и в делах, и в мыслях. А мне, через которого проходят все документы и счета посольства, приходится ежедневно погружаться в эту скользкую среду. На днях один дипломат из нейтралов предложил открыто за 10 тысяч долларов нашему послу стратегически важную для Германии информацию о том, что американцы буквально на днях высадятся в Северной Африке. Вы, конечно, не сомневаетесь, что посол тут же уведомил шифрограммой Берлин? Ничуть не бывало. Он начал с того, что положил свои, ну, и часть казенных денег, поуютнее, как вы думаете, куда? Не догадаетесь. В парижский филиал американского банка «Чейз нэшнл» и только потом отбил телеграмму в Берлин. Вот так-то, дорогой мой! Деньги — прежде всего, а Германия… — и он безнадежно махнул рукой, — она подождет. Да и сколько ждать осталось, если посол Германии, можете себе представить, вкладывает свои деньги в американский банк, то есть доверяет свой капитал стране-противнику, в смертельной схватке с которой гибнет цвет немецкой нации?

— Но ведь это же?

— Да, именно так. Но кто осмелится донести на него? Я, у которого трое детей и беременная жена? Нет уж, извините.

— Господа, в храме искусств не принято говорить о политике, — Карин бесшумно появилась за спиной Генриха.

— Ошибаетесь, фрау Карин, мы-то как раз говорим об искусстве делать карьеру из ничего.

— Тогда я позволю себе передать приглашение посла присоединиться к гостям.

* * *

Генрих был в нескольких шагах от Коко, когда к ней подошел молодой человек с сильно набриолиненными волосами и розоватым пробором «в ниточку», удивительным образом делившим поверхность его головы на две равные доли.

— Простите, госпожа Габриэль, я американец и работаю в Европе на американскую телефонную компанию «ИТТ», а также представляю интересы нескольких американских парфюмерных фирм.

— Очень приятно, коллега, — снисходительно улыбнулась Шанель.

— Совсем недавно в Вашингтоне я встречался с Вертхаймерами, очаровательные, надо сказать, люди, очень тепло отзывались о вас, а узнав, что я еду в Париж, просили передать вам пожелания всяческих успехов. Сейчас они выпустили на рынок духи «Кураж», которые очень хорошо продаются в США.

— Лучше бы они вернули мне права на «Шанель № 5». Это было бы истинно благородно с их стороны.

— О! «Шанель № 5» сейчас в мире вне конкуренции!

— Тем более.

— Но, видите ли, мадам.

— Мадемуазель.

— Простите! — и он взял Шанель под руку, отводя чуть в сторону. — Будем откровенны, в свое время Вертхаймеры оказали вам великую услугу.

— Вот как? А я и не заметила.

— Да и заметить не могли! В этом и заключался весь смысл. Думаю, мимо вас не могло пройти, что американский журнал «Лайф» начал печатать на своих страницах крамольные списки французских коллаборационистов, сотрудничающих с немецкими оккупантами. К сожалению, в списке, подготовленном для публикации в последнем номере, оказалась и ваша фамилия.

Коко с трудом сдержалась, чтобы не разразиться тирадой в адрес янки и пославших его Вертхаймеров. Но здравый смысл и желание разобраться в сути затевавшейся против нее интриги удержали от этого шага.

— И что же дальше?

— А дальше сыграло свою роль благородство ваших друзей, Вертхаймеров. Они приложили немало усилий, чтобы остановить в самом начале печатание тиража и изъять из черного списка вашу фамилию. И им это удалось. Насколько я знаю, помимо колоссальных усилий, им это стоило и немалых денег.

Тут уж Шанель готова была разразиться просто площадной бранью, но в этот момент к ним подошел Динклаге.

— Знакомься, Ганс, молодой джентльмен из Америки с хорошими вестями от Вертхаймеров. Они, оказывается, и там процветают, бойко торгуя моим детищем «Шанель № 5».

— Что ж, любое процветание лучше любого загнивания, — философски поднял вверх указательный палец барон.