Шаги в темноте. Убийство Адама Пенхаллоу - Джорджетт Хейер

– Я не знаю, что он задумал. Да это и не важно. Достаточно того, что теперь мне все известно. Нам не о чем говорить. Я приехал, чтобы узнать правду. И я ее узнал. Вот и все.

Рэймонд двинулся к двери.

– Не уходи! Я не представляю, что теперь делать!

– Я тоже не представляю, – жестко ответил он. – Возможно, когда я привыкну к мысли, что я лишь один из отцовских ублюдков, мне будет легче сориентироваться.

– О нет, нет! – растерянно шептала Делия, протягивая к Рэймонду руки.

Но он вышел, не оглянувшись, и через минуту она услышала удаляющийся топот копыт.

Утро не порадовало семейство Пенхаллоу. Хотя слухи о ссоре Рэймонда с отцом еще не успели просочиться с кухни, домочадцы были взбудоражены другими неприятными событиями. Вивьен, спустившаяся к завтраку, когда все уже разошлись и за столом остались лишь Клара, Конрад, Обри и Чармин, неожиданно устроила сцену. Она откровенно высказалась об их манерах, нравственности и привычках, не упустив возможности обличить и самого Пенхаллоу, после чего истерически объявила, что если в ближайшее время она не покинет Тревеллин, то лишится разума. В завершение залепила пощечину поднявшему ее на смех Конраду и выскочила из комнаты, оставив завтрак нетронутым. Чуть позже из библиотеки раздались громкие рыдания – Вивьен решила выплакать свое горе именно там, не без основания решив, что в это непопулярное среди домочадцев место вряд ли кто-нибудь заглянет.

Ее всплеск эмоций всех очень удивил. Несмотря на вспыльчивость, Вивьен никогда не теряла контроля над собой. Все началось с пустяка. Конрад поленился идти к буфету и поставил свою грязную тарелку на ее место за столом. Это привело Вивьен буквально в бешенство.

– Ну разве можно ее винить? – заметил Обри. – Кстати, яичные разводы не самое приятное зрелище. Но наши близнецы, видимо, не разбираются в подобных тонкостях.

– Но чего вопить-то на весь дом? – возмутился Конрад. – Взяла бы да отодвинула тарелку в сторону. Можно подумать, я ей жабу подложил!

– На твоем месте я бы не стала обращать внимание на ее истерики, – сказала Клара. – У нее есть причины нервничать.

– Да, и главная из них – Юджин.

– А она, часом, не беременна? – поинтересовалась Чармин.

Клара потерла переносицу:

– Мне она ничего не говорила. Хотя вполне вероятно, раз она такая неуравновешенная.

– О нет, только не это! – жалобно воскликнул Обри. – Чар, милая, ведь ты так не думаешь? С меня довольно и папаши с близнецами. А тут еще беременные женщины! Ты собираешься провести здесь всю неделю? Я столько не выдержу. Вокруг все так первобытно и вульгарно, а я начисто лишен стадного чувства, без которого тут просто невозможно выжить.

– Напугал, – усмехнулся Конрад, поднимаясь из-за стола. – Все только и ждут, когда ты уберешься, так ты нас достал.

– Прекратите, – попросила Клара. – Мало того что отец ваш выкидывает номера, так теперь и вы с Вивьен туда же.

Скорчив гримасу, Конрад вышел из комнаты. Однако надеждам, что день пройдет спокойно, пришел конец, когда выяснилось, что Вивьен все еще бьется в библиотеке в истерике, а Пенхаллоу, чуть оправившись после нападения на него Рэймонда, с удвоенной силой обозначил свое присутствие в доме. Клэй, не подозревавший о взвинченном состоянии родителя, решил воззвать к его великодушию, проведя перед тем несколько часов в саду, где вышагивал среди деревьев, готовя проникновенную речь, в которой сыновнее почтение удачно сочеталось с мужской непреклонностью. Однако произнести ее ему было не суждено. Один вид его унылой физиономии, нервно двигающегося кадыка и дрожащих рук привел Пенхаллоу в ярость. Он всегда старался навести страх на сыновей и презирал тех, кто не умел скрыть своего испуга. Увидев растерянного Клэя, собравшегося произнести заранее заготовленную речь, Адам осыпал его язвительными насмешками, больно ударяя по самолюбию и разбивая вдребезги остатки достоинства. Смешав сына с грязью, он отпустил его, пообещав, что сделает из него достойного члена семейства Пенхаллоу.

Выйдя из комнаты отца совершенно уничтоженным, Клэй попал в объятия сводной сестры. Та вывела его в сад и из самых лучших побуждений попыталась вселить в него решительность и уверенность в себе. Но поскольку он принимал только ту поддержку, которая была сдобрена изрядной долей лести, ее бодрящие увещевания вызвали в нем лишь досаду. Клэй побежал к матери и стал изливать душу, причем так интенсивно, что в кратчайший срок довел ее до отчаяния.

После очередной бессонной ночи Фейт поздно спустилась вниз. После разговора с Клэем ее терзала головная боль, и ей хотелось тишины и покоя. Однако для Тревеллина это была слишком большая роскошь. Дом был полон людей, и они не радовались ее появлению. В Желтой гостиной сидел Юджин, сочинявший очередное эссе, в библиотеке нервно курила его жена, в угловой комнате штопала чулки Клара, а в холле Чармин и Обри спорили о литературе. В довершение всего в Тревеллин явилась Майра, чтобы узнать, как будут отмечать день рождения Пенхаллоу. Поскольку все, что находилось за пределами ее дома, Майру совершенно не интересовало, она практически не сталкивалась со своим свекром, и его поразительная живучесть не вызывала у нее огорчения.

– Я всегда говорила, что он нас всех переживет! – жизнерадостно сообщила она. – Ведь Пенхаллоу всегда были долгожителями. Его дед умер гораздо позже, чем все ожидали. И до конца дней старался быть в курсе событий. Правда, отец его умер совсем молодым, но там произошел несчастный случай на охоте.

Фейт содрогнулась, а ее золовка спокойно заметила, что не верит во все эти болезни. Доктор Лифтон волен утверждать все что угодно, однако она лучше знает своего брата и может поручиться, что он проживет сто лет.

Фейт не выдержала:

– Если бы он столько не пил! Доктор Лифтон сказал мне, что ни один организм такого не выдержит!

– Время покажет, – ответила Клара, вдевая нитку в иголку.

Сославшись на головную боль, Фейт вышла в сад. Перспектива провести в этом аду несколько лет повергла ее в отчаяние. С появлением Обри в доме постоянно возникали перепалки. При виде его братья не могли удержаться от пренебрежительных реплик, на которые он отвечал в том же духе. Клара эти перебранки просто не замечала, но Фейт они действовали на нервы. Теперь, когда в доме поселился Обри, а Лавди не оправдала ее доверия, Фейт все чаще мечтала об уютной квартирке в Лондоне, где она могла бы жить с Клэем. Мечты помогали ей бежать от действительности, но иногда ей казалось, что все это придет слишком поздно, когда она станет старой и немощной и не сможет радоваться жизни.

Присев под раскидистым деревом, Фейт стала смотреть на большой серый дом с красивыми голландскими фронтонами, стрельчатыми окнами и высокими трубами, вспоминая, как когда-то пришла от него в восхищение и была счастлива, что станет в нем хозяйкой.

Но хозяйкой в нем она так и не стала. В Тревеллине командовал Пенхаллоу, и его тирании подвергся каждый из домочадцев. Грустные размышления навели Фейт на мысль, что смерть мужа освободит не только ее с Клэем, но и остальных. Раньше ей это не приходило в голову: она была слишком сосредоточена на своих невзгодах и просто не замечала чужие. А ведь был еще Рэймонд, ведущий неравную борьбу с отцом за сохранение поместья; Вивьен, привязанная к ненавистному дому и лишенная возможности иметь свой собственный; Барт, мечтающий о браке, который при всей его неуместности может оказаться вполне удачным; и Обри, ненадолго ускользнувший из семьи, но снова попавший в объятия своего родителя. Вероятно, и Чармин будет вынуждена расстаться с экстравагантным образом жизни, что, конечно, маловероятно, но для Пенхаллоу нет ничего невозможного. Но если он умрет, как на то намекал доктор, все они разом избавятся от своих проблем и будут свободны. Каждый сможет жить, где и как ему заблагорассудится, не страшась гнева Пенхаллоу и не выклянчивая себе на жизнь. Барт женится на Лавди и увезет ее в Треллик; Вивьен наконец получит Юджина в полное распоряжение и сможет беспрепятственно боготворить его и защищать от жизненных невзгод; Обри продолжит экзотический образ жизни, а Рэймонд, терпеливо прождавший столько лет, унаследует Тревеллин и станет управлять им, как сочтет нужным. Клэю же, ее драгоценному мальчику, уже не будет грозить беспросветное будущее, уготованное ему Пенхаллоу. И даже если отец ему не оставит ничего, ее часть наследства позволит им жить в относительном достатке, пока сын не сделает себе имя.