Цветок яблони - Алексей Юрьевич Пехов

уцелевших уже нечем кормить. А еще, что требуются люди. Много людей, чтобы снова столкнуться лбами, точно бараны на мосту, надеясь, что один сбросит в воду другого.

И она знала, как этого достичь. Эрего да Монтаг за ближайшие месяцы должен с помощью угроз, обещаний, шантажа и страха (считай, шауттов) склонить на свою сторону северные герцогства: Дарию, Кулию, Варен, Тараш, может быть Накун. Убедить Савьят и Соланку, или хотя бы сделать так, чтобы они не вмешивались. А у южан выбор простой. Им тоже нужны и Савьят, и Соланка. И еще все оставшиеся силы Алагории, Карифа, Дагевара, Аринии, Нейской марки. Люди, ресурсы. Все пойдет в дело. Перерыв в битвах. Пришло время «бесед», прежде, чем снова взяться за мечи и топоры.

Она подумала о том, на чьей стороне в этом конфликте были бы сойки? Кого бы выбрал Ночной клан? Что бы посоветовали Золотые герцогу? Останься Шрев жив, очень даже может быть, он поддержал бы Эрего да Монтага. В обмен на какие-нибудь тайные знания, к которым всегда стремился, но неизменно оказывался в проигрыше.

Ей было жаль его. Жаль того мальчишку, которого она помнила …и который умер, превратившись в то, чем Шрев стал в итоге.

Ради дежурил на улице, сидя за пустым овином, так, чтобы видеть дорогу, но не было видно его. Когда она подошла, то задала вопрос, беспокоивший ее последние дни:

— Как нас найдет Шерон? Все они.

— Никак, — ореховые глаза дэво смеялись. — Ремс почует их и приведет, когда придет время.

— Ты горишь счастьем.

— Ибо я нить.

— Уже не след? Вечно ваши безумные загадки. Как вы еду-то себе в Храме находите, с подобными витиеватыми разговорами.

Она распахнула скрипучую дверь, вошла в холодную прихожую, заваленную хворостом, заставленную пустыми горшками. С вешалкой, на которой торчали шерстяные дорожные плащи. Под потолком рассерженно гудела одинокая, не уснувшая, несмотря на осень, муха.

Раздражающе гудела.

Сойка заглянула в пустую кухню, ругнулась, видя, что очаг остывает. Оставила продукты на столе, подбросила хвороста, сходила на улицу, под взглядом Ради взяла несколько поленьев, вернулась.

Очаг чадил, дым ел глаза, но пламя с благодарностью приняло еду. Только после этого, пригибаясь, чтобы не задеть головой притолоку, она поднялась по узкой, очень неудобной лестнице наверх, заглянула в комнату и увидела, что на кровати сидит дремлющая Бланка, а Ремс распускает завязки на ее платье.

— Ты что это удумал, сукин сын? — с угрозой в голосе спросила Лавиани, не веря своим глазам.

— Ее надо вымыть, — ничуть не смутился дэво, кивнув на ведро с водой, от которого поднимался пар. — И поменять одежду. Мы делали уже не раз.

— Давай, проваливай, умник.

Он посмотрел на нее с сомнением, и сойка начала свирепеть:

— Не зли меня, парень. Давно она такая?

— Госпожа пребывает в грезах.

— Давно?!

— Ради говорит, что вторую неделю.

— Он ее кормит?

Теперь взгляд темных глаз изменился, в нем появилось нечто похожее на возмущение:

— Конечно. Мы заботимся о милосердной. И она не всегда такая.

— Иди. Следи за огнем. В доме холод. Странно, что южанин этого не чувствует. Не думаешь о себе, подумай о ней.

Она выпроводила его, закрыла дверь, занялась работой. Терпеливо и аккуратно, думая, до чего докатилась. Возится с Рыжей, которую терпеть не могла с самого Туманного леса. И вот же, как судьба распорядилась. Даже эта холодная невыносимая высокомерная особа каким-то непостижимым образом стала ей семьей.

Тут сойка не удержалась от едкой усмешки, покрутив возникшую мысль и так, и эдак. Выходило, что если семья, то в родственниках у нее сама Мири.

Забавно. Живот можно надорвать от смеха, рыба полосатая.

Ей не нравилось то, что давно уже происходило с Бланкой. Чем ближе они подъезжали к горам, тем более странной та становилась. Замыкалась, долго спала, а порой говорила сама с собой, касаясь рукой чего-то невидимого.

Госпожа Эрбет ничего не объясняла, хотя сойка много раз спрашивала у нее, что происходит. Туманное «я смотрю вероятности, ищу дорогу…»

Вполне возможно, она помогала, говоря куда ехать и как, потому, что они проезжали через разоренные войной герцогства без проблем, насколько вообще это было возможно в подобные времена. Одна попытка ограбления в пути, две стычки и голодный бунт в городке, из которого им пришлось бежать, плывя на лодке сквозь горящие районы, когда жар от пламени лизал лица.

Тяжелый переход через Драбатские врата, а потом по долинам, где только совсем недавно затихла гражданская война. С каждым днем Бланка становилась все отстраненнее, все задумчивей, словно она теряла связь с реальностью, словно та переставала ее интересовать.

Лишь в краткие часы она «возвращалась» — становилась прежней, отдавала приказы дэво. На взгляд Лавиани, совершенно нелепые. Иногда случались «просветления» и тогда она просто была рядом с ними, привычная, но сойка порой замечала странную улыбку, или незнакомое движение темных пальцев. Жесты, совершенно не присущие Бланке, но все это было столь мимолетно, что даже подозрительная убийца Ночного клана сомневалась, что ей не показалось.

Сойка вымыла Бланке голову, расчесала волосы, нашла вместо дурацкого платья овечий свитер, шерстяные чулки, штаны. Сходила вниз, вылить грязную воду, вернулась — и увидела, что госпожа Эрбет сидит на кровати, рассеянно вытирая влажные волосы полотенцем.

— Спасибо, — сказала она Лавиани.

— Мелочи.

— За то, что спасла моего дэво.

— А… Мелочи. Зачем он жрет волосы?

Бланка улыбнулась:

— Я странно себя ощущаю. Чужая память. Чужие знания. Они наслаиваются на мои. Путаются. В них столько лжи. Многое из того, что мне видится в нитях, никогда не происходило — и не произойдет. Каждое волокно, стоит лишь притронуться к нему, поет, пытается рассказать свою историю. То, что пришло, что умерло и что не родилось. Подобное смущает сознание и иногда я тону в этом.

— Как я могу помочь?

— Никак. Ибо это благо, потому что среди мусора видений, чужой памяти и надежд, которые мне не принадлежат, я вижу крупицы истины. То, как следует поступить, чтобы прийти к финалу.

— Финалу чего?

— Целей Мири. Моих целей.

— И каковы же они, Бланка?

— Сложны. Для моего разума. Я маленький паучок, который ползет по огромной паутине бесконечности, и та слепит картинками. Маленькие лоскутки, которые пока не складываются в картину.

Сойка щелкнула пальцами в некотором недовольстве:

— Честнее сказать «лень объяснять».

— Я просто знаю, что следует делать. Иногда. Это как горная тропа вдоль пропасти, которая внезапно освещается светом полной луны, появляющейся из-за облаков, а потом все снова скрывается во мраке. Я успеваю сделать лишь маленький шаг вперед.

— Ты прямо поэт. «Тропа», «луна».