Е-18. Летние каникулы - Кнут Фалдбаккен

Она подошла ко мне. Во время ее продолжительного монолога меня знобило. Сначала от ревности, потом от радости и теперь от чистого возбуждения, от любви, потому что она, конечно, меня имела в виду, нет сомнения: симпатичный и верный друг, который любил бы ее, это был я!

Она положила руку мне на плечо, ее голова едва достигала моего подбородка, покрытого светлым пушком.

— Петер, — сказала она, — ты единственный друг мой здесь. Ты единственный, которым я горжусь, даже Герда ведет себя последнее время странно… (И это еще! Словно я не знал почему!) Поможешь? Ради одного раза, чтобы положить конец? Я решила. Правда? Посмотришь Ханну в четверг во второй половине дня, на несколько часов, пока я буду здесь?

Я знал эти руки, узкие, медово-золотистого цвета руки, которые обвили меня.

— Хорошо, — сказал я, — я присмотрю за Ханной. Но с одним условием…

— Ой, спасибо, Петер, — обрадовалась она. — Я знала, что ты поможешь.

— Я сказал при одном условии…

— Каком? Говори!

— Я хочу, чтобы ты пришла к нам в среду на мой день рождения, — сказал я тоном, не допускающим возражений.

У меня был план, подходящий для всех. Я хотел восстановить справедливость. Порядочность должна восторжествовать. Я решил действовать, обустроить так, чтобы каждый получил то, что ему причитается. Никто не останется в обиде. Я знал истинную правду, знал, где переплетаются нити, и знал, как можно их распутать. Определил выбор для себя и Катрине, поскольку не сомневался, что мы отныне и во веки веков неразделимы. Она сказала, что хотела иметь друга, она получит его. Она сказала, что хочет порвать с дядей Кристеном, она получит такую возможность. Я почувствовал себя по-настоящему взрослым. Она помогла мне преодолеть мелочность и ревность, мое детское пуританство. Придуманный в голове план я начал немедленно претворять в жизнь:

— Придешь в среду?

— Но можно разве, после того как она была у меня…

— Ясно, можно. Я приглашаю кого хочу. Для вас обоих хорошее подходящее алиби. И ты можешь закончить свои дела сразу в четверг…

— Да…

Она колебалась.

— Тогда я присмотрю за Ханной.

— Но, Петер, мне неприятно будет.

— Нет, ты должна прийти, доказать тем самым, что ты безгрешна. И, возможно, сможешь убедить его, что дальше так продолжаться не будет.

— Да…

— И кроме того, это я хочу, чтобы ты пришла. Ты — единственный близкий мне человек, я приглашаю тебя на свой день рождения.

— Ты, Петер, спасибо, ты добр ко мне…

Мы стояли совсем близко, почти вплотную, и я почувствовал себя чуть ли не всесильным благодетелем, спасшим ее один раз во время драки на танцплощадке; поэтому я не имел права оставить ее теперь в беде, не приласкав и не воодушевив… заносчивость одолела меня, и я прижал ее к себе, держал крепко-крепко, как Герду, когда мы танцевали на празднике.

— Но Петер, Петер… — Она тяжело дышала прямо мне в шею и вздохнула как бы с сожалением. Ах, Петер…

Но я не отпускал ее, не мог теперь.

— Я слышала о тебе, — прошептала она. — Герда рассказывала, ты хорошо делаешь… Я думаю, она ревнует нас, да, Петер? Ты любишь ее?

— Нет, она…

Голос пропал, я только отрицательно, сильно покачал головой. Герда… что девичья любовь Герды в сравнении с этой?

Она буквально заполонила поцелуями мою шею и грудь, издавала звуки, сыпавшиеся на меня искорками. Я стоял и держал ее, точно большой и неуклюжий медведь, не знал ничего в этом мире другого, чем держать ее крепко, крепко, чтоб почувствовала она мою великую любовь к ней, прижимал к себе там, где тела наши сливались свободно и…

— Я знаю, как ты это делаешь, Петер, — прошептала она, — мило, без всякой фальши в голосе. — Но сейчас не время, не теперь, когда я рассказала обо всем. Подожди немного…

Но сейчас не время…. Подожди немного… Каждое слово, которое она шептала, отзывалось во мне сумасшедшими надеждами, подогревало мое честолюбие.

Она слегка отодвинулась и просунула узкую руку под рубашку, коснулась моей кожи, потом вниз под пояс, искала… И я обомлел, превратился в лед и пламень, потому что никто, никто не касался меня прежде таким образом, потому что я никогда не думал, чтобы такая девушка, как Катрине… Но теперь это не только возможно, это была правда. Она была неустрашима в своих действиях и необыкновенно ласкова, она не стыдилась того, что делала, она стояла над законами, она могла делать, что желала, и это было великолепно, чудесно. Она искала, манила меня к желаемому, к долгожданному, я был младенцем, она же — спокойная, не сомневающаяся, опытная; легкое прикосновение пальцем, любовное поглаживание, ритмическое движение, слово, легкий смех у моего уха… Я был наверху блаженства, испытал ни с чем несравнимое наслаждение, благостное состояние и не заметил, как осрамился…

Во время обеда я объявил во все услышанье, что у меня были гости. Курица дяди Кристена, мертвая, разделанная и поджаренная лежала на блюде в окружении капусты и картофеля, покрытых сметанным соусом.

— Катрине приходила ко мне. Я пригласил ее на день рождения. Она почти не знает никого в округе. Она придет…

Последовал быстрый обмен взглядами. Я ожидал этого. Я мог теперь читать мысли, я знал все, о чем они думали. В паху было еще тепло от недавнего неземного прикосновения. Воспоминания о ней немилосердно жгли голову. Мечта осуществилась? Нет, я почти не верил, но вялость мошонки говорила, что это было, было…

Я знал, они согласятся с моим приглашением, они должны играть свои роли и держать фасон; все развивалось по правилам, которые неожиданно стали понятными и мне. Да, я вдруг понял многое, многое, почти простил дяде Кристену его обман, его неверность, его искусство соблазнителя; к тому же, теперь я был с ним на равной ноге, равный ему мужчина: и это благодаря ей, излучаемому ею волшебству. Он пал перед ней, как и я. Он боролся за нее. Но выиграл я, а не он.

— Да, Катрине вызывает симпатию. И малышка ее забавная, — сказала примиряюще тетя Линна. — Но, может, мы пригласим тогда Бергсхагенов только на кофе.

Взгляд на дядю Кристена.

Он не ответил, и я придвинул к себе блюдо с курицей, таким жестом, точно я и никто другой зарезал ее и приготовил это вкусное блюдо.

19.

В понедельник я встретил Йо в поле. Он стоял ко мне спиной, согнувшись над картофельными рядами, и окучивал картофель. Его рабочий комбинезон был бледно-желтого цвета. Издалека его можно было принять за взрослого мужчину.

Я не видел Йо со дня праздника святого Улава и теперь постарался встать так, чтобы он мог видеть небольшую тень под правым глазом, которая не прошла еще после драки.

— Хей.

— Хей, — ответил он и неуверенно хихикнул.

Я не сомневался, что он был зачинщиком того глупого нападения на меня в праздничную ночь; но я не видел его, доказать не мог и в общем-то не имел ничего против него, ему нечего было опасаться. Потом я сам нередко был участником подобных некрасивых поступков. Мое преимущество над ним на сегодняшний день было иного характера, и я намеревался воспользоваться этим, чтобы раз и навсегда унизить его.