Крестовые походы. Войны Средневековья за Святую землю - Томас Эсбридж

Тем не менее Audita Tremendi задала тон проповедям Третьего крестового похода. На самом деле весь процесс распространения информации о случившемся и о подготовке очередного Крестового похода шел под строгим централизованным церковным и светским контролем, а методы, используемые для увеличения потока добровольцев, стали более утонченными и изощренными. Папа назначил двух папских легатов — Иосифа Тирского и кардинала Генриха Альбано, бывшего аббата Клерво, чтобы они организовали призыв к кресту соответственно во Франции и Германии. Широкомасштабные кампании по привлечению рекрутов приурочивались к большим христианским праздникам — в Рождество 1187 года такой сбор был устроен в Страсбурге, а на Пасху 1188 года — в Майнце и Париже. Собравшиеся на праздник толпы христиан уже имели соответствующий для принятия креста настрой.

Проповеди на анжуйских землях Англии, Нормандии, Анжу и Аквитании были тщательно спланированы на встречах в Ле-Мане в январе 1188 года и в Геддингтоне, Нортгемптоншир, 11 февраля. На последней встрече Бодуэн, архиепископ Кентерберийский, еще один бывший цистерцианский аббат, сам принял крест и возглавил кампанию по набору рекрутов. Он предпринял большую поездку по Уэльсу с проповедями, одновременно укрепив анжуйскую власть в этом полунезависимом регионе. В результате он набрал почти три тысячи валлийцев, «искусных в обращении с луком и копьем».[228]

С этого момента и далее идея участия в Крестовом походе обрела более четкие формы, хотя не совсем ясно, являлось ли это реакцией на централизованный контроль или просто побочным продуктом постепенного признания. Если раньше крестоносцы были по-разному вооруженными паломниками, путешественниками или воинами Христа, теперь впервые их в документах называют crucesignatus (отмеченный крестом). От этого слова впоследствии образовались новые слова «crusader» (крестоносец) и «crusade» (Крестовый поход).

Третий крестовый поход также рекламировался и популяризировался и в светском обществе. В ходе XII века в аристократических кругах стали играть значительную роль трубадуры (придворные певцы, которые часто сами были благородного происхождения), начали развиваться понятия куртуазности и рыцарства, особенно в таких регионах, как Юго-Западная Франция. Теперь, после 1187 года, трубадуры пели песни о священной войне, разнося таким образом послание, содержащееся в Audita Tremendi.

Конон де Бетюн, рыцарь из Пикардии, присоединившийся к Третьему крестовому походу, в 1188–1189 годах написал на старофранцузском языке стихотворение. В нем отразились знакомые темы — плач о захваченном Истинном кресте и замечание, что «каждый человек должен быть несчастен и печален». Но также новый упор был сделан на понятия стыда и обязанности. Конон писал: «Теперь мы увидим, кто будет по-настоящему храбр… [и] если мы позволим нашим смертельным врагам остаться [на Святой земле], то будем стыдиться до конца жизни». Он также добавил, что любой, кто «здоров, молод и богат, не может оставаться в стороне, не испытывая стыда». Святая земля изображалась как вотчина Господа, подвергшаяся опасности. Подразумевалось, что так же как вассал обязан защищать землю и собственность своего господина, христиане, слуги Бога, должны защищать священную территорию.[229]

На призыв к Третьему крестовому походу откликнулись десятки тысяч латинских христиан. По словам одного крестоносца, «энтузиазм был настолько высок, что уже [в 1188 году] вопрос заключался уже не в том, кто принял крест, а кто еще не сделал этого». Это, конечно, было преувеличением, поскольку на Западе все же осталось больше народа, чем отправилось на Святую землю, но экспедиция тем не менее вызвала ошеломляющий подъем в европейском обществе. Особенно это касалось Франции, где целые семьи местной аристократии вели вооруженные отряды на войну. Участие королей оказалось, как и в 1140-х годах, критическим и вызывало цепную реакцию набора по всему латинскому Западу, где были необычайно сильны узы вассальной зависимости и обязательств. Около 1189 года крестоносец Гаусельм Файдит в песне утверждал, что «следует каждому подумать и отправиться туда, и тем более принцам, которые поставлены высоко, потому что никто не может утверждать, что предан и покорен, если он не помогает своему господину в этом предприятии».[230]

До того как распространились угрожающие новости о победах Саладина, до того как людей охватил лихорадочный энтузиазм, один лидер заявил о своей полной и беззаветной преданности делу. В ноябре 1187 года в Туре принял крест Ричард Львиное Сердце — первый аристократ к северу от Альп, сделавший это.

Сегодня Ричард Львиное Сердце — самая известная фигура Средневековья. Его вспоминают как величайшего английского короля-воина. Но кем в действительности был Ричард? Сложный вопрос, потому что этот человек стал легендой уже при жизни. Ричард, безусловно, знал о своей репутации и всячески способствовал созданию культа личности, поощряя сравнение с великими фигурами мифического прошлого, такими как Роланд, бич иберийских мавров, и король Артур. Ричард даже отправился в Крестовый поход с мечом, носящим имя Эскалибур, хотя позднее якобы был вынужден его продать, чтобы заплатить за дополнительные корабли. К середине XIII века историй о великих деяниях короля стало еще больше. Один автор попытался объяснить знаменитое прозвище короля тем, что он однажды был вынужден схватиться со львом голыми руками. Дорвавшись до горла зверя, он вырвал его все еще бьющееся сердце и якобы съел его с большим удовольствием.

Очевидец и ярый приверженец Ричарда так описывает его внешность: «Он был высок, элегантен, имел рыжевато-золотистые волосы, гибкие и прямые конечности. Он имел длинные руки, привычные орудовать мечом, причем очень ловко. Длинные ноги были пропорциональны телу».

В том же источнике сказано, что Ричард был наделен Богом «достоинствами более уместными в предыдущих веках. В настоящем, когда мир стал старым, этих достоинств уже почти ни у кого нет, люди стали как пустая оболочка». Зато «Ричард имел отвагу Гектора, героизм Ахилла, он не уступал Александру… Также, что необычно для знаменитого рыцаря, язык Нестора и мудрость Улисса (Одиссея) позволяли ему превосходить всех остальных в любом предприятии, и в разговоре, и в действии».[231]