Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор

– Я должна была повидать тебя, Луций.

Он дотронулся до ее лица. И поцеловал.

Оба пришли сюда в настроении целомудренном, намереваясь поговорить и поделиться наболевшим, признать серьезность угрозы, которой они избежали, и сказать последнее «прости». Однако напряжение от выпавшего на их долю испытания вылилось в физическое желание, затмившее все пережитое раньше. Их соитие превосходило простое слияние тел; оно подтвердило, что оба все еще живы. Луций был потрясен до глубины души. Он испытал блаженную разрядку небывалой силы. И знал, что они видятся не в последний раз.

Намного позже, когда он в одиночестве шел домой, а морок вожделения, не позволявший мыслить ясно, постепенно рассеивался, ирония произошедшего так поразила Луция, что он расхохотался. Безжалостная борьба Домициана за общественную нравственность вернула Пинария в объятия девственницы-весталки.

88 год от Р. Х.

Шел юний, до ид осталось пять дней, и наступила двадцатая годовщина смерти Тита Пинария.

Как ежегодно в этот день, Луций совершил нехитрый памятный обряд перед отцовской восковой эффигией, которая размещалась в нише вестибула его дома на Палатине. Прислуживал только вольноотпущенник Илларион – любимец отца, свято чтивший память прежнего хозяина. За годы вольной жизни Илларион обзавелся семьей и во многом стал добропорядочным римлянином куда более Луция, справляя все праздники и положенные обряды во благо своих детей. Луций же, поскольку мало интересовался религией и не завел семьи, редко присутствовал на торжественных церемониях, хотя никогда не забывал отметить день кончины отца.

И сегодня, как опять-таки ежегодно, он ощутил слабый укол совести. В сорок лет у Луция не имелось наследника; кто будет чтить память отца и остальных предков, когда он умрет? У трех его сестер дети были, но не Пинарии.

Наступила и двадцатая годовщина смерти Нерона.

Эта дата была не очень важна для Луция, разве что благодаря прямой связи со смертью отца, зато она много значила для Эпафродита. По этому случаю он попросил Луция посетить вместе с ним усыпальницу Нерона на Садовом холме.

День был теплый и ясный. Луций решил пренебречь паланкином и пойти пешком. Позволив Иллариону при желании провести день с семьей, он вышел из дома один.

Шагнув за порог, Луций поднял взгляд на массивные пристройки, которыми недавно прирос императорский дворец. Домициан расширил комплекс так, что теперь тот не только занимал всю южную часть Палатина, но и в значительной мере распространился на остальной холм. Император дал резиденции и новое название: если Нерон именовал свой дворец Золотым домом, то Домициан – Домом Флавиев. Говорили, что тамошние залы с высоченными сводчатыми потолками необъятны, однако собственно императорские сады и покои на удивление малы и находятся в глубине дворца, и попасть туда можно только потайными ходами.

Луций спустился по Какусовым ступеням, пересек рынок и Форум. Затем зашагал мимо огромной огороженной зоны, где углубляли участок земли, соединяющий Квиринальский и Капитолийский холмы: там собирались разбить новую просторную площадь, которая облегчила бы проход от городского центра к Марсову полю. Из седловины изъяли колоссальный объем почвы; здания, предназначенные заполнить пространство, планировались поистине монументальными. Сей новый форум являлся, без сомнения, самым амбициозным градостроительным проектом императора, но в ряду многих других. Строительство велось по всему городу, и старые дома, пострадавшие от пожаров при Нероне и Тите, в конечном счете восстановили. Куда бы ни направлялся в Риме Луций, он всюду видел подъемники и леса, слышал орущих на работяг десятников. Непрерывный грохот молотков разносился по всей округе.

И всюду встречал он изображения императора. Внушительные статуи Домициана установили на главных перекрестках и на каждой площади. Бронзовые, отделанные золотом и серебром, они неизменно представляли правителя в узорных доспехах победоносного полководца. Идя по городу, путник неизбежно натыкался взглядом на одну из статуй; кое-где вдали виднелись целых два изваяния, а то и три. Римскому гражданину было негде спрятаться от сурового взгляда Домициана.

Помимо собственных изваяний, Домициан понастроил по всему городу мемориальные арки, малые подобия огромной арки Тита на Форуме, украшенные с той же, что у прототипа, чрезмерной пышностью. На многих из них безвестные отважные остряки нацарапали одно-единственное слово: «ARCI» – произнесенное вслух, оно обозначало либо «арки» на латыни, либо греческое слово «arkei» – «довольно».

Не реже арок и статуй встречались и воздвигнутые Домицианом алтари Вулкана. Инициатором его почитания выступал еще Нерон: будучи великим понтификом, он посулил, что умиротворение бога огня убережет город от нового Большого пожара. Но затем Нерон бросил все силы на строительство Золотого дома, а планы возведения святилищ затерялись в неразберихе, последовавшей за смертью императора. Веспасиан не пожелал возродить начинание, и многие считали, что беспечность аукнулась при Тите обширным пожаром, который нанес городу – особенно Марсову полю – серьезный ущерб. Тит снова дал обет возвести алтари, но умер до начала работ. Теперь за дело взялся Домициан. Алтари получились огромные, вырезанные из цельных блоков травертина, больше двадцати футов в ширину. Когда Вулкану приносили в жертву животных, чудовищные клубы дыма так и реяли над городом – жрецы взывали к богам, моля не допустить нового воспламенения.

Беда, постигшая Марсово поле, развязала Домициану руки и позволила восстанавливать территорию по своему усмотрению. Пересекая пустующий пока участок, Луций заметил на горизонте новые храмы, большой стадион для состязаний атлетов и впечатляющий театр под названием «Одеон», предназначенный не для пьес, а для концертов. Спектакли Домициан запретил вовсе.

Поднимаясь на Садовый холм, Луций увидел, что много народу идет в ту же сторону. Он замечал все больше и больше людей, стекающихся к улице перед родовым кладбищем Нерона, окруженным каменной стеной. Многие в толпе надели черное, как при трауре. Кое-кто принес венки.

Большинство собравшихся были ровесниками Луция или старше – то есть помнили времена Нерона. Бездетный Луций порой забывал, что успело вырасти целое поколение, знающее только род Флавиев. Однако преобладание людей в возрасте за сорок особенно подчеркивалось присутствием юных лиц. Немолодые имели вид серьезный и мрачный, тогда как юнцы находились в жизнерадостном и праздничном настроении.

Заметив, что Луций озадачен, улыбчивая девушка с ярко-рыжими волосами поймала его за руку. Она была в заношенной одежде, но лучилась чистотой, будто только что явилась из терм. Девушка принесла венок из нарциссов, фиалок и маков.

– Улыбнись же, друг! – призвала она. – Или не слышал добрые новости?

– Что за новости?

– Он возвращается!

– Кто?

– Божественный Нерон, конечно!

Луций склонил голову набок:

– Не припомню, чтобы сенат проголосовал за почитание этого императора как божества.