Восемь - Кэтрин Нэвилл

К двум часам, когда мы добрались до маленького курорта Бени-Йенни, мой желудок принялся громко урчать от голодных спазмов. Крошечная гостиница на вершине горы была жалеко не шикарной, но темные итальянские кипарисы у крашенных охрой стен и красная черепица на крыше придавали этому местечку прелестный вид.

Мы пообедали на маленькой террасе, окруженной белой оградой. Внизу над долиной парили орлы. Когда они рассекали голубоватую дымку, поднимавшуюся с Улед-Аисси, их крылья отсвечивали золотом. С террасы открывался вид на эту коварную горную местность: дороги серпантином вились по склонам гор, на вершине каждого высокого холма теснились целые деревни, издали напоминающие скопления красноватых валунов. Хотя уже стоял июнь, воздух был достаточно прохладным, и мне очень пригодился мой свитер. Здесь, в горах, было по меньшей мере на тридцать градусов холоднее, чем на побережье, откуда мы выехали утром. На другой стороне долины виднелся покрытый снежными шапками горный массив Джурджура и низкие облака, которые казались подозрительно тяжелыми и плыли как раз в том направлении, куда мы ехали.

Мы были единственными посетителями на террасе, и официант, который принес нам напитки и еду, держался чересчур любезно. Гостиница была ведомственная, специально для работников министерства, и существовала за счет государственного финансирования. Возможно, большую часть года тут вообще никто не жил. Туристов в Алжире едва хватало на прибрежные курорты, расположенные куда в более доступных местах. Мы сидели на свежем бодрящем воздухе и пили сухое красное вино с лимоном и льдом. Обед проходил в молчании. Горячий бульон с овощами и жареными тонкими ломтиками хлеба, цыпленок под майонезом и заливное. Камиль был погружен в свои мысли.

Перед тем как покинуть Бени-Йенни, он открыл багажник машины и достал оттуда пару аккуратно сложенных шерстяных пледов. Как и я, он был озабочен тем, как быстро менялась погода. Дорога тоже изменилась и стала куда более опасной. Я тогда и предположить не могла, что эти тревоги были сущим пустяком по сравнению с тем, что ждало нас впереди.

Чтобы добраться от Бени-Йенни к Тикжде, понадобилось всего несколько часов, но мне они показались целой вечностью. Большую часть пути мы не разговаривали. Сначала дорога спустилась в долину, пересекла небольшую реку и устремилась вверх, к тому, что я поначалу сочла невысоким округлым холмом. Но чем дальше мы ехали, тем круче этот холм становился. Мотор «ситроена» натужно ревел, втаскивая нас на вершину. Я посмотрела вниз и увидела пропасть в две тысячи футов глубиной — лабиринт теснин и расщелин, прорезавших гору. А наша дорога (если это можно так назвать), перевалив вершину горы, уходила на узкий и длинный хребет, состоящий из щебня и льда и грозящий в любой момент обрушиться.

Этот хребет извивался, словно снасть, завязанная морским узлом, а по обе стороны его была пропасть. И вдобавок дорога шла под уклон градусов в пятнадцать. И так до самой Тикжды.

Когда огромный «ситроен», послушный воле Камиля, перевалил через хребет и направился к узкому и опасному карнизу, я зажмурилась и принялась читать молитвы. Когда я снова открыла глаза, мы уже делали поворот. Казалось, что дорога парит в воздухе среди облаков. Слева и справа ущелья обрывались вниз на глубину больше тысячи футов. Покрытые снежными шапками горы напоминали сталагмиты, выросшие из дна долины. Вихрь, задувающий из темных лощин, заметал дорогу снегом. Я даже хотела предложить повернуть назад, но нигде не было видно места, чтобы развернуться.

Я представила, как мы срываемся в пропасть и летим вниз, и у меня задрожали колени. Камиль сбросил скорость до тридцати миль, затем до двадцати, наконец мы поползли со скоростью десять миль.

Странно, но чем ниже мы спускались, тем гуще валил снег. Время от времени за очередным поворотом мы обнаруживали сломанный трактор или прицеп с сеном.

— Господи, сейчас же июнь! — ужаснулась я, когда мы осторожно переваливали через особенно высокий сугроб.

— Снега еще нет, — спокойно сказал Камиль. — Так, задувает немного…

— Что значит — еще нет? — спросила я.

— Надеюсь, вам понравятся ковры, — ответил Камиль с кривой усмешкой. — Потому что, возможно, они обойдутся вам дороже денег. Даже если не пойдет снег, даже если не обрушится дорога, даже если мы доберемся в Тикжду до темноты, нам еще предстоит пересечь мост.

— До темноты? — удивилась я, разворачивая совершенно бесполезную карту Кабила. — Судя по карте, до Тикжды отсюда только тридцать миль, а мост сразу за ней.

— Да, — согласился Камиль. — Но на картах учитывают лишь горизонтальные расстояния. Те точки, которые на карте нарисованы рядом, на самом деле отстоят друг от друга очень далеко.

Мы добрались до Тикжды к семи часам, когда солнце, которое наконец-то соблаговолило выйти из-за туч, приготовилось исчезнуть за Рифом. Чтобы проехать тридцать миль, нам потребовалось три часа. Камиль отметил на карте Айн-Каабах совсем недалеко от Тикжды, и казалось, туда рукой подать, но на самом деле все обернулось совсем не так.

Мы уехали из Тикжды, остановившись только, чтобы заправить машину и глотнуть свежего горного воздуха. Погода исправилась — небо прояснилось, воздух был словно шелк, и далеко, за соснами пирамидальной формы, виднелась голубая долина.

В центре ее, примерно в шести или семи милях от нас, возвышалась пурпурно-золотая, освещенная последними лучами солнца квадратная гора с плоской, будто стол, вершиной. Одинокая гора посреди широкой долины.

— Айн-Каабах там, — сказал Камиль, показывая на нее в окно машины.

— Наверху? — спросила я. — Но я не вижу никакой дороги…

— Дороги нет, только тропа, — ответил он. — Несколько миль по болотистой почве в темноте, затем вверх по пешей тропе. Но сначала мы должны перебраться через мост.

Мост был в пяти милях от Тикжды, однако четырьмя тысячами футов ниже. В сумерках было трудно разглядеть что-либо сквозь лиловые тени, отбрасываемые высокими горами. Но долина справа от нас все еще была прекрасно освещена последними лучами солнца, которые превращали Айн-Каабах в слиток золота. Перед нами открылся вид, от которого у меня захватило дух. Наша дорога шла вниз, почти к самому дну долины, но на высоте пятисот футов выходила на скалы, нависающие над рекой. Берега реки соединял мост. Мы спускались все ниже и ниже, Камиль сбавил скорость. У самого моста он остановился.

Это был шаткий, непрочный мост, сделанный словно на скорую руку. Возможно, его построили десять лет назад, а может быть, и все сто. Сам мост был узким, по нему могла проехать только одна машина, и наша вполне могла оказаться последней. Внизу с ревом билась об опоры могучая и бурная горная река.

Камиль осторожно тронул машину. Колеса ухоженного черного лимузина въехали на грубое покрытие. Я почувствовала, как мост зашатался под нами.

— Вы не поверите, но в разгар лета эта речка пересыхает, превращается в болото на весь жаркий сезон, — сообщил Камиль.

Он говорил шепотом, словно боялся, что звук его голоса окажется той самой соломинкой, которая переломила спину верблюда, и мост под нами рухнет.