Записки капитана флота - Василий Головнин

8. Последний класс японских подданных составляют рабы, находящиеся в собственности господ. Сие униженное состояние людей происходит от пленников, в старину взятых в Китае, Корее и проч., и от детей, продаваемых в рабство своими родителями, к чему понуждает их крайняя бедность, лишающая сих несчастных всех средств вскормить их. Таковая продажа детей и поныне употребительна. Что же принадлежит до пленников, то закон брать их в рабство с тех пор отменен, как японцы истребили у себя христианскую веру; теперь у них постановлено держать пленников в вечном заключении согласно с самым древним их законом. От сего они получают ту пользу, что пленные обращением (общением) с жителями не могут ввести в народ своей веры и чужих обычаев и нравов. Рабы находятся в полной власти своих господ.

Я не мог у знакомых наших японцев добиться толку, какой класс составляют чиновники, которые не из дворян, т. е. медики, ученые и младшие дети дворянские. Они нам говорили, что они почтенные в обществе люди, имеют своим чинам приличные названия, но особенного класса для них нет. Мы знаем только, что их ученые и лекари носят по сабле и кинжалу, как и все чиновники, и обращаются с ними фамильярно; а имеют ли они какие гражданские чины или сравнение с ними, японцы не могли нам объяснить. Они нам сказывали только, что первый медик из двухсот лекарей, при светском императоре находящихся, достоинством чина равен матсмайскому губернатору.

Японцы говорят, что их законы подобны железной пирамиде, которой ни климат, ни бури, ни время сокрушить, ни даже изменить не могут. Правительство их видит многие весьма важные недостатки в своем законодательстве, из коих главнейший есть жестокость в наказаниях, но страшится переменить оное вдруг, а делает это постепенно и весьма медленно. Такая боязнь происходит оттого, чтоб не привести древних государственных постановлений в презрение у народа и чрез то не приучать его к переменам в законах, дабы от сего не произошло в нем желания оставить коренные свои нравы и обычаи и принять другие. Сия склонность в народе, по мнению японского правительства, может быть весьма пагубна для государства, ибо она в состоянии произвести в политическом устройстве империи переворот, могущий подать повод к междоусобной войне, а наконец, и к порабощению всего государства какой-нибудь чужой державой. Вот причина, заставляющая японское правительство держаться древних своих законов, сколь, впрочем, они ни жестоки.

Но дабы народ не страдал от их излишней строгости, благоразумная политика правительства умеет тонким образом смягчать оные, не нарушая нимало силы и святости закона. Например, в японском уголовном законоположении повелено в случае запирательства обвиняемого употреблять пытки самые ужасные, какие только могла изобрести злоба во времена варварские, но судьи почти никогда не прибегают к сему бесчеловечному средству, ибо им предписано хотя несколько месяцев протянуть дело, но только увещаниями заставить подсудимого добровольно признаться в преступлении или хитростью доведаться до истины. Если же ни то, ни другое не будет действительно, а преступление подвержено сомнению, то стараться сыскать причину оправдать судимого, и потому японцы тогда только употребляют пытку, когда злодей, быв явно в своей вине уличен, запирается; в таком случае она служит ему вместо наказания. С таким же человеколюбием и кротостью поступают в случаях, где за малое преступление определено большое наказание. И тогда судьи стараются изыскать причины уменьшить вину в глазах законов или, не приводя на вид некоторых обстоятельств, сделать преступление маловажным, или и совсем оправдать виноватого, если вина очень мала. Пример сему был в деле наших караульных и работников, когда мы ушли; о сем случае упомянуто во второй части сей книги.

В некоторых случаях японские законы позволяют обиженному самому управляться с виноватыми. Например, муж, застав жену свою в прелюбодеянии, может тут же на месте умертвить ее и прелюбодея; ему стоит только доказать, что действительно застал их. То же может сделать и отец с прелюбодеем своей дочери, если она впадет в подобное преступление, а в жизни своих виновных детей отец имеет совершенную власть.

В тяжебных и спорных делах японцы большей частью разбираются посредниками, самими ими выбранными; когда же посредники не в состоянии будут их помирить, тогда уже прибегают они к суду.

По наследству и разделу имения у них едва ли могут быть какие-либо тяжбы, ибо это зависит совершенно от воли отцов, которые по большей части заблаговременно делают имению своему распоряжение. Родители в Японии редко делят имение детям своим поровну, но обыкновенно дают самую большую часть старшему или достойнейшему из сыновей, а прочим только по малой частице. Дочерям и вовсе никакого приданого не дают, а напротив того, если дочь хороша собой, то жених еще за нее платит, и если он богат, то плата иногда простирается до весьма значительной суммы.

Японцы имеют по одной, так сказать, законной, или настоящей, жене, которая в высшем классе людей должна быть одного состояния с мужем и бывает с ним венчана в храме с большой церемонией. Но кроме сей они могут иметь сколько кому угодно наложниц, которых некоторым образом также можно назвать женами, ибо содержание их не почитается предосудительным ни их чести, ни чести любовников их; они живут явно в одном с ним доме и бывают все вместе. Муж имеет право развестись со своей женой по одной прихоти, не давая никому отчета в сем поступке, и потому-то мужчина, считающийся непостоянным, должен дорого заплатить отцу, чтоб он согласился отдать за него дочь свою.

Японки никогда почти не выходят замуж моложе пятнадцати лет, но жаркий климат причиной, что они гораздо ранее для супружества созревают. Их ученые, при нас бывшие, сказывали нам за достоверное, что в одной из южных провинций Японии девочка восьми лет сделалась матерью от двенадцатилетнего мальчика; впрочем, в истине сего происшествия ручаться не могу.

Сватовство, сговор и свадьба делаются у японцев со многими странными и смешными обрядами, а у богатых – с великой пышностью, причем они много пьют и веселятся, но чувствительность и нежность родителей не позволяет им иногда при бракосочетании дочерей своих наслаждаться полным удовольствием. Бывший при нас переводчик Кумаджеро пришел к нам на другой день свадьбы дочери своей, сказал, что вчера он отдал дочь замуж, и много плакал. «О чем же плакать? – спросили мы его. – В таком случае надобно было бы веселиться». – «Правда, – отвечал он, – должно было бы веселиться, если бы я мог быть уверен, что муж будет любить дочь мою и сделает ее счастливой, но иногда бывает в супружестве противное, а потому в невольном страхе будущего несчастия сердце отца, провожающего дочь со двора, не может быть покойно». Сии слова он произнес со слезами на глазах и таким голосом, что и мы были тронуты.

Один из старинных свадебных обрядов у японцев есть тот, что при сговоре чернят невесте зубы крепким составом, сделанным из железных опилок и сока некоего растения, так что после на всю жизнь свою остается она с черными зубами, которые служат вывескою замужней женщины или вдовы. Другое обыкновение их состоит в том, что при рождении каждого младенца они сажают у себя в саду или на дворе дерево, которое достигает полного своего роста чрез столько лет, чрез сколько человек делается способным к супружеству; и когда надлежит ему вступить в брак, то дерево сие срубают и делают из него сундуки и ящики для поклажи платья и других вещей, приготовляемых для новобрачного. Японец может столько раз вступать в брак, сколько ему угодно; на родных сестрах законы не позволяют им жениться, но далее на всякой родне можно.