Дитя Всех святых. Перстень со львом - Жан-Франсуа Намьяс

Франсуа спросил наудачу:

— Вы — дю Геклен? Сеньор де Броон? Черный Пес?

— Да. Все это, а также капитан Понторсона и Мон-Сен-Мишеля. Откуда вы меня знаете?

Франсуа ответил не сразу. Значит, вот он каков, тот, кому служил Туссен да к кому он и сам мог бы присоединиться, если бы не предпочел валять дурака в Броселиандском лесу! У него возникло впечатление, что закончилась еще одна обходная дорожка, и он окончательно выбрался на прямой путь.

— Мой оруженосец рассказывал мне о вас. Он погиб…— Франсуа с трудом подобрал слова, — погиб в бою. Его звали Туссен.

Дю Геклен наморщил лоб и покачал круглой головой.

— Помню. Ловкий лучник и отличный товарищ.

Такой была первая встреча Франсуа де Вивре с Бертраном дю Гекленом.

Осада Мелёна началась в первых числах июня. Армия дофина была многочисленна. В ней под началом коннетабля Франции Робера де Фьенна и Ги де Шатильона, графа де Сен-Поля, собрался цвет дворянства. Дофин хоть и присутствовал в войске, но непосредственного участия в военных операциях не принимал, ограничиваясь ролью наблюдателя.

Для осады имелись весьма важные орудия, а именно тяжелые арбалеты и две бомбарды. С них и начали. Много дней они громыхали, обстреливая стены. Первый раз Франсуа видел их в деле. Грохот стоял чудовищный, и он представил себе, что должен был почувствовать его отец и другие французские рыцари, услышав его при Креси…

Поскольку бомбардировка ничего не дала, приходилось решиться на штурм. Он состоялся 18 июня, и Франсуа потом никогда не забывал этот день.

Ничто не казалось ему более волнующим, чем участие во взятии какого-нибудь замка. Вид стен, куда ему предстояло взойти с боевым цепом в руках, буквально зачаровывал его… На приступ попели рано утром, при восхитительной погоде. Впереди двигались солдаты, держа широкие щиты, предназначенные защищать остальной отряд, — так называемые павуа; за ними следовали арбалетчики, потом подносчики лестниц и, наконец, рыцари со своими оруженосцами.

Крепость Мелён располагалась на одном из островов Сены. Реку перешли без труда по заранее наведенным наплавным мостам и ступили ногой на узкую полоску земли, тянущуюся вдоль стен. Этого-то момента и ждали защитники, чтобы вступить в игру. Каждая бойница вдруг извергла целые груды камней, дождь стрел, пущенных из луков и арбалетов, потоки кипящей смолы.

В одно мгновение вокруг вскипел ад. Франсуа не успел даже решить для себя, какого поведения ему держаться. Его увлекла отхлынувшая волна нападавших, оставляя у стен десятки трупов… Некоторое время спустя он оказался на другом берегу Сены, уже вне досягаемости потопа. Он чувствовал себя оскорбленным, униженным, хотя и ни в чем не мог себя упрекнуть. Против такой обороны любой был бы бессилен.

Любой, кроме Бертрана дю Геклена! Он-то остался под стенами, и остался совершенно один! Приметив на земле лестницу, он сумел поднять ее и прислонить к стене, хотя обычно для этого требуется сразу несколько человек. Потом подобрал щит павуа, поднял его над головой и начал восхождение. Вся армия следила за ним, затаив дыхание, настолько невероятным было это зрелище — один-единственный человек, идущий на приступ целого города.

Со своего наблюдательного поста дофин тоже видел эту захватывающую сцену. Он обратился к стоящему рядом Роберу де Фьенну, коннетаблю:

— Бога ради, кто этот человек?

— Бертран дю Геклен, государь. Говорят, он храбро дрался с англичанами в Бретани.

Дофин воскликнул:

— Спасите же его!

И правда, в этот момент на лестницу обрушился большой камень, разбив ее в щепы; рыцарь, добравшийся до середины, упал вниз и остался лежать, а вокруг него, не переставая, дождем сыпались стрелы и камни. По приказу дофина на выручку ему со всей возможной спешкой был отправлен отряд. Прикрываясь своими павуа, солдаты сумели перейти Сену, подобраться к неподвижному телу храбреца и забрать его с собой. Поскольку дю Геклен по-прежнему не подавал признаков жизни, его спасители применили к нему способ, которым пользовались тогда в армии, чтобы привести в чувство утопленников. Они дотащили его до ближайшего крестьянского двора, раскопали навозную кучу и засунули в нее раненого, всего целиком. Средство возымело решительное действие: тот немедленно пришел в себя.

Та часть войска, в которой находился Франсуа, последовала за спасенным. К ним присоединился и сам дофин. Как только рыцаря поставили на ноги, дофин Карл приблизился к храбрецу. Франсуа находился совсем рядом и ничего не упустил из их встречи. Даже в обычном своем состоянии дю Геклен был далеко не красавцем; вытащенный же из навозной кучи сделался и вовсе безобразен. Его уродливая голова, цилиндрическое тело, большие руки и короткие ноги были заляпаны гнусной жижей. Сравнение его с дофином производило впечатление почти комическое: наследник французского трона был хрупкий, как девушка, молодой человек, бледный, словно больной, и серьезный, словно доктор. Но Франсуа ничуть не хотелось смеяться. Напротив, его не покидало чувство, что на его глазах происходит что-то великое.

Дю Геклен преклонил колено перед своим будущим королем, который обратился к нему с улыбкой:

— Я счастлив узнать вас, Бертран. Мне будут нужны именно такие люди, как вы.

А дю Геклен, преодолевая волнение, только и сумел пробормотать:

— Да, государь…

***

Этот день, 18 июля, приберег для Франсуа и другие впечатления. Вечером в лагере он услышал одну удивительную историю. Ему рассказал ее крестьянин, по зову сердца присоединившийся к их войску. Был он родом из Лонгейль-Сент-Мари, деревушки неподалеку от Крейля, то есть из самого сердца той области, откуда годом раньше пошла гулять Жакерия. Он попросил себе кусок хлеба и поведал о подвигах их вожака, который умер совсем недавно. Франсуа жадно слушал, потому что от этих слов в его сердце рождалась огромная надежда…

Сеньором деревни Лонгейль был копьенский аббат. Жители обратились к нему за дозволением укрепить селение, чтобы иметь возможность защищаться от англичан. Поскольку тот согласие дал, они построили стены и выбрали из своей среды вожака, Верзилу Ферре. Прозванный Верзилой из-за огромного роста, Ферре слыл человеком честным и прямодушным, но более всего выделялся небывалой, просто геркулесовой силой. Он ловко управлялся с топором, да не простым, а особым, таким тяжеленным, что человек и неслабый мог поднять его только обеими руками, да и то лишь до уровня своих плеч.

Англичане заявились к ним в начале весны, рассчитывая, что с простыми мужиками долго возиться не придется. Долго возиться и не пришлось, да только с ними самими, с англичанами. Им устроили настоящую кровавую баню. Верзила Ферре махал своим топором, может, и не очень по науке, но зато метко — как раз на высоте их голов. В тот день он один уложил восемнадцать человек.

Раздосадованные англичане вернулись назавтра, в два раза более многочисленным отрядом. В два раза больше истребил их и Верзила Ферре. Крестьяне захватили пленных, и он их всех самолично обезглавил. День выдался жаркий; после стольких подвигов великана обуяла жажда, и он нахлебался ледяной воды. Он ее выпил столько, что заболел. Англичане как-то прознали об этом и нагрянули снова, думая захватить его в постели. Но Ферре держал топор под рукой. К их немалому удивлению, он вскочил на ноги и убил еще пятерых; остальные сбежали. Он пошел прилечь, но тут ему снова захотелось пить. Он опять попил ледяной воды, и вскоре горячка его унесла…