Боги среди людей - Кейт Аткинсон

Старший офицер разведки, строгая и очень ответственная девушка из Женской вспомогательной службы, поднялась со своего места и рассказала о важности этой цели, которую долгих семь месяцев не бомбили, да и раньше ущерба особого не нанесли, хотя там размещались огромные казармы СС, а также «знаменитые» оружейные производства «МАН», и теперь, когда разрушены заводы Сименса в Берлине, Нюрнберг наращивает выпуск прожекторов, электромоторов «и так далее».

Сам город, продолжала девушка в офицерских погонах, стал своего рода символом: он находится в сердце врага, Гитлер устраивает там массовые митинги. Операция подорвет боевой дух противника. Удары будут наноситься по железнодорожным депо, но заденут и средневековый Старый город – Altstadt (она неумело воспроизвела немецкое произношение). Боезапас будет включать большое количество зажигательных бомб, и старые деревянные постройки заполыхают, как щепа.

В Альтштадте родился Дюрер. У Тедди перед глазами с детства были две репродукции с гравюр Дюрера. Они висели в утренней гостиной Лисьей Поляны: одна изображала зайца, другая – пару рыжих белок. «Разведчица» не упомянула Дюрера, ее больше занимало расположение зенитных установок и прожекторов, отмеченных на карте зелеными и красными целлулоидными накладками. Бойцы насторожились; от вида натянутой красной ленты всем стало не по себе.

Но не меньше тревожила их луна; тревожила она и Тедди. Необычайно яркий полумесяц обещал сиять в долгой, темной ночи, как новенькая монета. Настроение у них совсем упало, когда им сообщили, что лететь придется через кёльнский разрыв. В это время года, внушали им, там «вряд ли» можно ожидать сильной обороны. Да неужели? – подумал Тедди. Маршрут проходил вдоль рурских и франкфуртских линий обороны, где располагались аэродромы ночных перехватчиков и прожекторные установки «Ида» и «Отто», вокруг которых барражировали немецкие истребители, как ястребы, подстерегающие голубей.

Слово взял начальник метеорологической службы; он сообщил прогнозы скорости ветра, облачности и других погодных условий. Подчеркнул, что «есть вероятность» довольно плотного облачного слоя, который, «возможно», закроет их от истребителей на пути туда и обратно. При слове «вероятность» они заерзали на стульях. При слове «возможно» задергались. Да и слово «довольно» не предвещало ничего хорошего. Над целью небо будет ясным, сказал он, хотя первые самолеты наведения уже сообщили о кучевых облаках на высоте восьмисот футов, но эту информацию не довели до сведения экипажей. Им требовалось совершенно противоположное: облачность на длинном отрезке пути туда, чтобы скрываться от истребителей, и яркая луна над целью.

Начбазы признался Тедди, что убежден: предстоящую операцию отменят. Тедди не понял, откуда такая уверенность. Черчилль одобрял эту цель. Харрис одобрял эту цель. А Тедди не одобрял. Но подозревал, что ни Черчилля, ни Харриса не заинтересует его мнение.

Начальники служб высказали пару дельных замечаний. Штурманам продемонстрировали маршрут и поворотные точки. Радистам напомнили частоты на эту ночь. «Бомбоголовые» уточнили бомбовую нагрузку, соотношение фугасных бомб и зажигательных, хронометраж атак и цвета дымовых маркеров, на которые следовало ориентироваться при сбросе бомб. Всем напомнили цвета этого дня. У всех на слуху были рассказы об экипажах, сбитых дружественным огнем из-за показа неправильных цветов дня.

Затем встал Тедди. Постоянная скорость в двести шестьдесят пять миль при ярком лунном свете над хорошо укрепленной территорией противника, без надежды на облачное прикрытие. Чтобы совсем уж не сломить настрой подчиненных, он (спокойный, уверенный командир) постарался смягчить тревожные факты: вновь подчеркнул важность этого города как промышленного и транспортного центра, оплота боевого духа противника и так далее. На протяжении длинного отрезка пути имеются и другие потенциальные цели, которые перетянут на себя часть истребителей от кёльнского разрыва. Прямой перелет обманет противника своей простотой, отсутствие зигзагов сэкономит топливо, а это значит, что бомбовую нагрузку можно увеличить. А попросту говоря, устанем меньше, до цели доберемся быстрее, а чем быстрее доберемся до цели, тем раньше отстреляемся и вернемся. Только идти надо плотным строем. Постоянно.

Он сел. Ему доверяли, он это видел по осунувшимся лицам. Пути назад у них так или иначе не было, так лучше их приободрить. Нет ничего хуже, чем вылетать на задание как на заклание. Тедди помнил Дуйсбург, последний вылет своего первого срока службы: как нервничали ребята, предвидя полный рот земли. Для двоих эти опасения оправдались: для Джорджа и Вика. Из первоначального экипажа J-«джокера» уцелели только сам Тедди и Мак. От Мака пришло письмо с сообщением о его женитьбе, поездке в свадебное путешествие на Ниагару и «скором прибавлении». Для Мака война закончилась.

Кенни остался на службе: он стал преподавать в училище, где готовили бортстрелков, и черкнул Тедди малограмотное письмецо: «Я учу других! Кто б мог подумать?» Примерно через месяц он оказался в самолете, который разбился над своей территорией при возвращении с учений. Тогда уцелело трое. Кенни среди них не было. От одной из его многочисленных сестер Тедди получил письмо: «Младшенький наш Кенни теперь на небесах», и почерк был почти как у бедняги Кенни. Если бы так, думал Тедди, если бы только ряды спенсеровского «лучезарного воинства» пополнялись личным составом бомбардировочного командования. Но нет. Мертвые – мертвы. Имя им легион.

Лучше бы Кенни оставил себе ободранную черную кошку, а он передал ее дочке Вика Беннета. Письмо пришло с запозданием, причем не от Лил, а от миссис Беннет, сдержанно-гордой новоиспеченной бабушки: «Девчушка собой не красавица, но нам приглянулась». Значит, Маргарет, а не Эдвард; Тедди испытал только облегчение оттого, что не обзавелся тезкой. «Маргрит, оттого ль грустна ты, что пустеют рощ палаты?»

Начальник базы произнес напутственные слова, вице-маршал добавил отеческие ремарки, к которым обязывала полновесная «яичница», а стоявший у выхода медик выдал каждому тонизирующие пилюли, чтобы не клонило в сон. Вот и все.

По традиции ближе к ночи устроили «тайную вечерю», хотя на этот раз – не особо торжественную: сосиски с резиновой глазуньей. Без намека на бекон. Тедди вспомнил, какого поросенка подавала Сильви, как пахла жареная свинина.

Теперь они были отрезаны от мира; это паршивое время – мысли заслоняют все остальное. В офицерской столовой Тедди сыграл пару партий в домино с кем-то из капитанов. Бездумность этого занятия устраивала обоих, но, когда настало время собираться, оба только вздохнули с облегчением.

Шерстяное белье, гетры, джемпер с высоким воротом, полукомбинезон, унты из овчины, три пары перчаток: шелковые, замшевые, шерстяные. Половину обмундирования составляли гражданские вещи. От этого кое-кто приобретал бесшабашный, почти пиратский вид, но все впечатление портила походка: враскорячку, как в подгузниках. А когда сверху надевалась кожаная куртка на меху и подвесная система парашюта, передвигаться вообще становилось крайне тяжело.

Проверить свисток на вороте, жетон на шее. Получить у наземниц термос с кофе, сэндвичи, леденцы, жвачку, шоколад. Им полагался также бортовой аварийный комплект: напечатанные на шелковых шарфах или носовых платках карты тех стран, над которыми проходил полет, местная валюта, встроенный в авторучку или пуговицу компас, листок с обиходными фразами. У Тедди сохранился обрывок бумажки, оставшийся после долгого рейда на Хемниц, когда оставались опасения, что в случае вынужденной посадки их подберут русские и, не долго думая, поставят к стенке. На том клочке бумаги было (якобы) написано: «Я англичанин».