Странствия хирурга. Миссия пилигрима - Вольф Серно

Витус сидел в палатке Антонеллы и пытался влить в рот женщине горячий мясной бульон. Вообще-то этим хотел заняться Коротышка, но ему пришлось заботиться о Нелле, а делать все одновременно не мог даже он. Поэтому он сидел в мужской палатке с ребенком на руках и напевал своей «лапушке» воровские песенки.

— Выпей хоть ложечку, — попросил Витус.

— Нет, спасибо, кирургик. — Из когда-то цветущей, сильной женщины за последние дни ушли почти все силы. Ее то мучил жар, то бил озноб, то она обливалась потом, то стучала зубами так, что всем становилось страшно.

— Тебе лучше поесть, — сделал Витус еще одну попытку. — Подумай о малышке. Как ты собираешься кормить ее молоком, если сама ничего не ешь?

— Не хочу.

— Ну ладно. — Он отложил ложку в сторону. — Антонелла, я должен с тобой поговорить. Не хочу тебя понапрасну пугать, но твое состояние меня очень тревожит. У тебя все признаки сильной инфлюэнцы. Ты страдаешь, тебя все еще мучат сильные боли в паху, как ты говоришь. И тем не менее ты не разрешаешь мне тебе помочь. Ты что, хочешь, чтобы нас всех одолела инфлюэнца?

Антонелла с видимым усилием покачала головой.

— И еще один момент, поскольку ты, кажется, понимаешь только конкретные вещи: симптомы инфлюэнцы могут быть очень схожи с чумными. А что это означает, если ты заразилась чумой, объяснять, надеюсь, не надо. Если уж ты не хочешь есть, ответь хотя бы на мои вопросы: есть ли у тебя, кроме лихорадки, понос?

— Н-нет… — На лице женщины было написано, насколько ей неприятен этот вопрос.

— Была ли у тебя в последние дни сильная рвота?

— Нет-нет.

Витус с облегчением вздохнул. Однако некоторое сомнение у него все еще оставалось.

— Боюсь, что мне придется еще взглянуть на твой пах. Только в том случае, если и там нет вздутий или бубонов, я могу быть уверен, что у тебя всего лишь инфлюэнца.

— Нет.

— Нет? — Витус начал сердиться. — Послушай, Антонелла, сейчас не время для ложной стыдливости! Я врач и должен тебя обследовать. И не потому, что это мне доставляет большое удовольствие, а из тревоги за всю нашу группу. К тому же один раз я уже видел тебя голой. — Не дожидаясь ее ответа, он задрал ее монашеское платье.

Антонелла невольно дернулась и закрыла рукой лоно, словно спасая свою невинность. Не обращая внимания на ее жест, Витус обследовал паховую область. Слава Богу, никаких признаков бубонов!

Он снова опустил ее подол.

— У тебя лихорадка, но чумы у тебя нет. Похоже, наше огненное кольцо действительно дает хорошую защиту. Скажи честно, неужели обследование было таким ужасным?

Молодая мать грустно покачала головой, на ее глазах выступили слезы.

— Вот это да, ты плачешь? А ведь у тебя есть все причины быть счастливой. У тебя есть здоровый ребенок, у тебя есть Коротышка, который тебя любит.

— В том-то и дело! — Слезы из глаз Антонеллы потекли уже ручьями. — Он-то любит меня, а я… я…

— Да?

— Я не люблю его!

— Что-что?

— Я не люблю его! Конечно, он ведет себя по-рыцарски, такой забавный, всегда готов помочь и так трогательно о малышке заботится, но любви я к нему не испытываю. Ну что мне делать?!

— Но я же сам слышал, как ты говорила ему: «Я тоже люблю тебя».

— Да, говорила, потому что хотела радость доставить. У меня с ним то же самое, что с Рокко, только наоборот. — Антонелла отвернулась к стене и тихонько всхлипнула.

— Рокко? Кто это? Твой отец?

— Нет-нет, это был мой… мой возлюбленный. Отец уже больше десяти лет как умер. Все, что я рассказывала об отце, вообще-то относилось к Рокко. Я какое-то время странствовала вместе с ним по стране. Я очень любила его, больше жизни, но, узнав, что я жду от него ребенка, он ударился в бега. — Она судорожно вздохнула.

Витус вынул альбарелло из коробки с лекарствами и развел в воде небольшое количество смеси опиумного молока, дурмана и красавки.

— Понимаю. Ты любила Рокко, а он не отвечал тебе взаимностью. С Коротышкой теперь все происходит как раз наоборот. А он знает историю с Рокко?

Антонелла кивнула утвердительно.

— И несмотря на это, любит тебя… Да, это любопытно, очень любопытно. Честно говоря, ничего не могу посоветовать. Лучше всего тебе бросить сейчас все свои силы на выздоровление, а все остальное решится потом само собой.

Влив в рот Антонелле немного своей микстуры, он продолжил:

— Лекарство навеет приятные мысли и погрузит тебя в сон. А через пару часов я наведаюсь к тебе.

Витус сидел у костра под блеклыми лучами полуденного солнца и вытаскивал нити из шрама на лбу Фабио. Рана уже срослась по всей длине.

— На тебе все хорошо заживает, Фабио, — с похвалой в голосе заметил Витус.

— Моя Миабелла то же самое всегда говорит, кирургик. — У странствующего торговца сегодня было не такое плаксивое настроение, как обычно. Может, потому что светило солнце и его лошади паслись неподалеку от огненного кольца, так что уже утром он мог подбодрить их радостным приветствием. Коза была там же, но на нее он не обращал особого внимания.

— В самом деле? — Витус уже собирался отложить в сторону пинцет, когда над их головами вдруг раздалось хлопанье крыльев и послышалось возбужденное воркование Буссолы. Она нашла дорогу назад из Падуи и опустилась на плечо Фабио.

— Mamma mia! Какая радость! — воскликнул торговец. — Только я заговорил о Миабелле, как моя красавица, моя несравненная тут как тут с письмецом от нее!

Он аккуратно снял птицу с плеча.

— Не так ли, моя радость, ведь ты принесла мне письмецо? — Он ощупал красные ножки. — Naturalmente[48], я же знал, что ты не разочаруешь меня.

Фабио быстро развернул послание. По мере того как он, усердно шевеля губами, читал слово за словом, лицо его все больше расплывалось в улыбке.

— Да, у нее все хорошо, и мой сынок в полном порядке! О Dio mío, я до сих пор не могу до конца осознать свое счастье! Миабелла спрашивает, как его назвать. Как по-твоему, кирургик, какое имя мне выбрать?

Витус рассмеялся:

— Мне трудно советовать, я же не знаю имена других твоих сыновей.

— Ах да, конечно. Хм-хм… Знаешь, назову-ка я малыша Фабио Феличио. Такого имени, правда, не существует, но мое счастье столь велико, что отец Фредерико наверняка сделает исключение. Прямо сейчас и отвечу моей верной женушке.

— Конечно-конечно. Только прежде один вопрос: есть ли там еще одно письмо — для меня или моих друзей? Я имею в виду от профессора Джироламо?

— Погоди. — Фабио потряс не до конца развернутый лист, и оттуда действительно выпала еще одна записка. Он прищурился, поскольку почерк был очень мелкий. — Кирургику Витусу из Камподиоса, — с трудом разобрал он. — Больше ничего не могу прочесть, дальше, наверное, латынь.