Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни - Джордж Гриффит

два ярда вдоль ватерлинии. Мы видели, как раскалываются и зияют доски, и с каждым залпом огромная рваная рана становилась все шире и глубже, куда вода заливалась все быстрее и быстрее, и как раз, когда первый из катеров показался за его кормой, огромный «Сан-Мигель» сильно качнулся и, пошатываясь, направился в нашу сторону.

Я крикнул артиллеристам, чтобы они снова зарядили, но не стреляли. Когда он подошел, его палубы кишели ползущими, борющимися людьми. Я дал команду, и последняя испепеляющая буря выстрелов, больших и малых, пронеслась по каракке от носа до кормы, разрывая палубы и разбрасывая вокруг мертвых и умирающих, а затем Филип опустил руль, мы развернули реи и медленно отошли, направив наш свежий залп на первый катер.

Мы подождали, пока он окажется на расстоянии пистолетного выстрела, а потом дали залп, и от носа до кормы по нему пронесся дробовой шторм. Он остановился, пораженный смертью, и лежал на воде, как огромный раненый паук, когда мы отвернули, чтобы приготовиться к остальным. Но они извлекли пользу из урока и прошли по другую сторону тонущего «Сан-Мигеля», и пошли за нами, стреляя из носовых орудий.

Мы снова развернули «Безжалостного», и снова прогремели бортовые залпы, и наши доблестные морские разбойники расхохотались, увидев, как из испанских бортов вылетают расколотые весла, а в переполненных палубах открываются красные дыры. Затем над водой раздался еще один, особенный крик, и огромный «Сан-Мигель» в последней конвульсии огромного агонизирующего зверя перевернулся набок и пошел ко дну вместе со всеми живыми душами, остававшимися на борту.

Если бы катера были наши единственные враги, мы бы скоро покончили с ними, как покончили с караккой. Но едва «Сан-Мигель» исчез в водовороте, пронесшемся над его могилой, как мы увидели, что еще четыре катера с фрегатом на буксире выходят из гавани навстречу нам. Конец был уже близок, как любой мог видеть, потому что порох и ядра были у нас на исходе, и скоро дело дойдет до ближнего боя и холодного оружия. Ветер дул прямо в бухту, и, получив тяжелые повреждения, мы с равным успехом могли попытаться плыть по суше, как и выйти в море.

Поэтому полторы сотни закопченных, забрызганных кровью, потных людей с заряженными ружьями, последними запасами пороха и ядер, выложенными на палубе, молча ждали, когда смогут использовать их с наилучшим эффектом.

Испанцы приближались осторожно, как гончие, преследующие оленя. Четыре раза они пытались взять нас наскоком, и четыре раза мы отбрасывали их назад такой бурей свинца и железа, на которую у них не хватало духу, и будь наши магазины полны, то все корабли в Кадисе не смогли бы взять нас. Но вскоре с залпов мы перешли на одиночные выстрелы, и наконец, добрые пушки, которые так хорошо служили нам, умолкли, и с пронзительными радостными криками «доны» снова бросились на нас, теперь, увы, слишком хорошо уверенные в победе.

Они зацепили нас за нос, корму и борта, и, когда они устремились на наш фальшборт, наши доблестные товарищи встретили их пиками и пистолетами, абордажными топорами и шпагами, и как только они приблизились, мы сбили их с ног и сбросили обратно в море, и так в течение трех долгих часов яростного жестокого боя мы сдерживали их все увеличивающиеся рои нашим постоянно уменьшающимся числом, пока они не уставились на нас в изумлении, гадая, люди мы или демоны, как Эль Драке.

Если бы у нас было достаточно пороха, я разнес бы «Безжалостного» в щепки, прежде чем они успели бы захватить хотя бы пядь, но так как пороха не было, нам ничего не оставалось, как продолжать сражаться и показать им, как умирают англичане. Мы с Филипом, думая только о наших потерянных возлюбленных и о нашей все еще ненасытной мести, сражались бок о бок так, как никогда прежде не сражался даже я. Никогда добрая острая сталь Армена не летала быстрее и не впивалась глубже, и никогда моя кольчуга не принимала и не отбивала столько ударов.

Один за другим наши доблестные морские псы падали там, где стояли, сражаясь до последнего вздоха жизни, которая была в них, и все ближе и ближе окружало нас кольцо свирепых, яростных лиц, пока, наконец, из всей команды «Безжалостного» не остались только мы двое. Тогда из круга вышел высокий «дон» в полном вооружении, с рапирой в одной руке и пистолетом в другой и сказал на хорошем английском:

— Сдавайтесь, сеньоры, ради любви к богу и собственной жизни. Вы сделали все, что могли сделать люди, но судьба против вас. Сдавайтесь, и ваша честь не пострадает, потому что мы не хотим убивать таких врагов, как вы, просто за счет численного превосходства.

— Отойди подальше, добрый господин, — рассмеялся я, вытирая пот со лба тыльной стороной левой руки, — пока ты не поцарапал свой блестящий нагрудник, или, если предпочитаешь, прикажи твоим товарищам отойти на шаг и сразись со мной. Но не говори ничего о сдаче, ведь мы пришли сюда только ради мести или смерти, как решит судьба. Мы действительно отомстили, как вам может рассказать Сидония, и теперь, если понадобится, мы готовы к смерти. Что скажешь, Филип?

— Как скажешь, Валдар, — ответил он с таким веселым смехом, что «дон» вытаращил глаза. — Что касается меня, то я не мог бы умереть в лучшей компании, чем твоя.

Пока он говорил, испанец поднял шпагу, и на нас нацелились два десятка мушкетов. Как вспышка молнии, мой клинок выскочил и ударил его в пасть. Я пробил его плоть, кости и сталь, так что острие вышло у него за шеей, и швырнул его назад на мушкетные дула. Прогремел залп, я услышал за спиной стон и, обернувшись на мгновение, увидел, как Филип падает на палубу, истекая кровью от множества ран.

Тогда я вырвал свой меч и, все еще каким-то чудом невредимый, бросился на испанцев и принялся рубить и резать их, пока сокрушительный удар не обрушился сзади на мою неприкрытую голову, и, вонзив меч по самую рукоять в грудь последнего убитого мною «дона», я, ничего не видя, теряя сознание, споткнулся о его тело, и на меня навалилось с полдюжины его товарищей — последний человек, павший на борту погибшего «Безжалостного».

Глава 30. Пламенный венец мученицы

Что же было дальше? Позвольте изложить вам это в нескольких словах, потому что даже сейчас, когда это всего лишь кошмарный сон более чем двухсотлетней давности, мое сердце замирает, а кровь застывает от ужаса, и даже