Коммод - Михаил Ишков

— Не надо воспоминаний. Было время, когда ты честно исполнил свой долг, но это не освобождает тебя от наказания за преступное нежелание помочь своему цезарю восстановить мир и спокойствие в Риме. Повторяю, у меня нет выбора, Бебий. После кровопролитного мятежа я должен немедленно, еще раз показать, что небеса не забыли Рим. Что небожитель с ними, он по — прежнему уверенно ведет их.

Коммод замолчал, пощупал пальцы, потом решительно объявил.

— Даю тебе сутки. Подумай. Я разрешу пускать к тебе посетителей. Не думай, я не зверь. Я даже готов выполнить твое последнее желание, если, конечно, дело дойдет до последнего желания.

Он задумчиво обвел глазами стены подземелья и удовлетворенно, кивая, добавил.

— А что, это вполне благородно. Ты упорствуешь, я стараюсь унять свое сердце, которое требует проявить милосердие. Наконец, твое упрямство начинает переходить всякие границы, и я, уняв жалость в сердце, со слезами на глазах посылаю тебя на костер. Послушай, ты подал мне хорошую мысль.

Он тут же позабыл о заключенном и, что‑то бормоча про себя, направился к выходу. Не простившись, свернул за угол каменной кладки.

У Бебия упало сердце. Если цезаря посетила очередная идея, ему не вырваться. Удивительно, вздохнул Лонг, нет на свете более крепких тисков, чем якобы безобидная, неуловимая в полете фантазия.

Задержавшийся возле клетки Лет приблизился, едва разжимая губы выговорил.

— Поверь, Бебий, это все происки Идония. Он свалил Клеандра, но пока ты жив, он не может чувствовать себя в безопасности. Придумай что‑нибудь. В конце концов, согласись. Клянусь, в этом нет моей вины.

— Я понимаю, Квинт. Ты просто не сумел выбрать момент. Бывает.

— Не понимаю, о чем ты?

— Не понимаешь? Порасспроси Тертулла. Он большой специалист по упущенным моментам. Но это потом, а сейчас скажи, можешь помочь мне?

— Вырваться отсюда? — воскликнул Лет. — Нет!

Бебий вздохнул.

— Это я понимаю. Надеешься, что у нашего Геркулеса семь пятниц на неделе? Глядишь, простит?

Лет опустил голову, потом кивнул.

— Надеюсь.

— А зачем я тебе нужен, Квинт? Если цезарь сохранит мне жизнь, я стану префектом лагерей.

— Не держи меня за Перенниса. И за Идония, которого ослепил блеск доставшейся ему власти. Я не так глуп, как тебе кажется, и вполне осознаю, что следующим за тобой вполне могу стать я.

— Короче, поможешь?

— Что я должен сделать?

— Пусть сюда спустится Марция.

Лет удивленно глянул на заключенного. Пожал плечами

— Что‑то я не совсем понимаю…

В следующее мгновение из‑за угла появился император и заинтересованно спросил.

— Я тоже не понимаю, зачем Марция?

— Хочу проститься.

— А — а, — понимающе кивнул император, — старая любовь не забывается.

Бебий глянул на него. Ему страстно захотелось срезать Коммода каким‑нибудь острым словечком, обидеть, пристыдить, наконец, С трудом удержался, сообразил, что ирония здесь неуместна.

Он бросил взгляд на ждущего ответа императора — все такого же высокого плечистого, может, немного обрюзгшего, но все еще очень представительного и величавого. Тот был в расшитом золотом далматике, на плечах пурпурная накидка, на голове корона в форме крепостной стены. Волосы, тоже поредели, и заметно выцвели, порыжели. Таков он был, император Марк Коммод Аврелий Антонин. Истина открылась Бебию сразу, цельно и пронзительно — Луций, намекая на его прежнюю любовь, вовсе не пошучивал, не иронизировал, не пытался обидеть пленника. Он просто сообщал факт, до которого сумел додуматься. Сообщал его как некое откровение или открытие. Что поделать, если боги поскупились и при рождении наградили его способностью рождать только самые обыденные, давным — давно пережеванные истины. Понятно, он сам воспринимал их как величайшие, гениальные озарения. Ему нестерпимо хотелось как можно скорее воплотить их в жизнь.

Эта догадка ввергла Бебия в уныние. Если его жизнь зависит от подобного недалекого, простоватого, уверовавшего в свою исключительность любителя гладиаторских боев, его, Бебия, песенка спета. Этот не выпустит. Коммод — раб своих фантазий, более похожих на причуды идиота, держится за них, как избалованный ребенок держится за свои капризы. Пусть они будут ему во вред, он все равно исполнит их, ведь никто не посмеет возразить ему, ткнуть носом в собственную глупость. Следовательно, стоит ему вбить в голову, что только поединок с Бебием способен восстановить мир и спокойствие в столице, он пойдет напролом. Коммод из тех, кто не привык отступать перед трудностями.

От этой мысли стало тошно и страшно. Бебий справился с охватившим его предчувствием и, будучи офицером, принял единственное верное решение. Не можешь спастись сам, спасай других.

— Да, — кивнул он, — старая любовь не забывается.

Император победно глянул на Лета, поджал нижнюю губу — мол, что я говорил, затем перевел взгляд на Бебия.

— Ладно, я разрешу свидание. Все равно Марция явится сюда. Ее разве удержишь! Пошли, Лет.

По пути он выговорил новому начальнику претория.

— Служи честно, и не станешь следующим, как этот придурок.

* * *

Ожидание было недолгим. Через час в подземелье вошел факелоносец, за ним два раба, тащившие роскошное, обшитое индийской парчой кресло с грифонами — подлокотниками. Поставили кресло в полушаге от клетки и отошли в тень. Скоро появилась Марция, до головокружения прекрасная, одетая в узорчатый, украшенный драгоценностями хитон, села в кресло, положила нога на ногу, спросила.

— Чем я могу помочь тебе, Бебий?

Бебий не удержался и мельком глянул на угол каменной кладки, за которым скрывался выход. Оттуда не доносилось ни звука. Он вздохнул и приступил сразу к делу.

— Спаси мою семью. Я не знаю, что в этом случае можно предпринять, но ты постарайся.

— Поверь, я изо всех сил старалась спасти тебя! Это мне не удалось, чем же я теперь могу помочь?

— Я хотел бы повидаться с Клавдией?

— Ты любишь ее?

— Мы прожили пятнадцать лет.

— Эти годы значат для тебя больше, чем наши встречи?

— У нас трое детей. Нет, теперь пятеро… Нет шестеро, еще Норбана.

— Эта толстуха? Могу порадовать тебя, Бебий — Норбана уверовала и приняла обряд крещения. Теперь Тертулл не может найти себе места от страха. Он полагает, что это не понравится цезарю и отказывается вернуть ее в свой дом, хотя я и упросила Луция простить Норбану. Луций добр к мне. Он внял моим словам, когда в Африке начались гонения на моих единоверцев. Что же касается тебя и Клавдии… Вы не единоверцы.