Путешественник. Том 1. В погоне за рассветом - Гэри Дженнингс

Отец заговорил снова:

— Мы, люди Запада, всегда называли эту манеру письма «червячки для рыбы» и даже не подозревали, как близки к истине.

— Змей дал нам еще больше, хозяин Никколо. Его манера двигаться по земле, изгибаясь и распрямляясь, вдохновила какого-то нашего гениального предка, и он изобрел лук и стрелы. Лук такой же тонкий и волнистый, как змея. А стрела такая же тонкая и прямая, и у нее такая же смертоносная головка. Так что у нас есть хороший повод славить змею, что мы и делаем. Например, мы называем радугу небесным змеем, и это является комплиментом им обоим.

— Интересно, — пробормотал отец, терпеливо улыбаясь.

— Вы же, христиане, — продолжил Ноздря, — наоборот, сравниваете змею со своим собственным zab и утверждаете, что именно змей Эдема принес на землю плотские наслаждения, а потому они порочны, уродливы и омерзительны. Мы, мусульмане, возлагаем вину на того, кто действительно виноват. Не на безобидного змея, а на Еву и всех ее потомков женского пола. Как гласит четвертая сура Корана: «Женщина — это источник всего зла на земле, и Аллах создал сие чудовище, дабы мужчина противостоял искушению и земной…»

— Ciacche-ciacche![146] — сказал дядя.

— Простите, хозяин?

— Sciocchezze! Sottise![147] Bifam ishtibah! Хватит болтать чепуху!

Ноздря пришел в ужас и воскликнул:

— Хозяин Маттео, вы называете Священную книгу чепухой?

— Твой Коран был написан мужчиной, ты не можешь этого отрицать. Кроме того, и Библия и Талмуд тоже были написаны мужчинами.

— Ну хватит, Маттео, — перебил его мой благочестивый отец. — Эти люди всего лишь записали слова Бога, Аллаха или кого еще там.

— Но они были мужчинами, с этим спорить не приходится, а стало быть, и рассуждали как мужчины. Все праведники, апостолы и мудрецы были мужчинами. А теперь ответь мне, раб, какие же мужчины написали Коран? Обрезанные, вот какие!

— Осмелюсь предположить, хозяин, — сказал Ноздря, — что они писали не своими…

— В известном смысле, все обстояло именно так. Детородные органы всех этих мужчин были искалечены во имя религии. Когда они выросли и стали зрелыми, то обнаружили, что их плотские наслаждения уменьшились в той степени, в которой были уменьшены их органы. Вот почему в своих Священных книгах они постановили, что совокупляться надо не для удовольствия, а исключительно для воспроизведения потомства, а во всем остальном это постыдное и наказуемое деяние.

— Но, добрый хозяин, — настаивал Ноздря, — нас ведь лишили всего-навсего крайней плоти, мы же не превратились в евнухов.

— Любое увечье — это уже потеря, — возразил дядя Маттео. Он бросил поводья верблюда и почесал свой локоть. — Мудрецы прежних дней, осознав, что обрезание притупило их чувственность и наслаждение, завидовали и боялись, что остальные могут получать от этого больше радости. Страдание любит компанию, потому-то они и написали свои Священные книги, чтобы обеспечить себе эту компанию. Сначала иудеи, а затем и христиане — поскольку евангелисты и другие ранние христиане были всего лишь обращенными евреями, — а после них Мухаммед и последовавшие за ним мусульманские мудрецы. Да все изыскания этих обрезанных мужчин по поводу плотских наслаждений сродни песням глухих.

Похоже, это заявление дяди не понравилось отцу не меньше, чем Ноздре.

— Маттео, — предостерег он, — на открытом пространстве этой пустыни мы совершенно беззащитны перед молниями. Твои высказывания не лишены оригинальности, однако умоляю тебя: прояви благоразумие и прекрати свою критику.

Не обращая на него внимания, дядя продолжил:

— Неужели эти ваши составители Корана не понимали, как они обделяют мусульман?!

— Но, хозяин, — возразил Ноздря, — как они могли это понимать? Вы утверждаете, что обрезанный мужчина испытывает меньшее наслаждение, чем необрезанный. Однако для меня ваши слова — пустой звук, ибо мне не с чем сравнивать. Думаю, что только тот способен судить об этом, у кого имеется собственный опыт: мужчина, который сам смог испытать оба состояния и сравнить то, что было до и после. Простите мне мою дерзость, хозяин Маттео, но не пришлось ли вам случайно подвергнуться обрезанию в уже зрелом возрасте?

— Наглый язычник! Да как тебе только в голову такое пришло!

— Ну тогда мне кажется, что тут нас рассудит только женщина, которой довелось наслаждаться как обрезанным, так и необрезанным мужчиной и которая могла сравнивать.

При этих словах я вздрогнул. Говорил ли Ноздря ехидно и со злым умыслом или же с наивной непосредственностью, но его слова были недалеко от истинной природы дядюшки Маттео, скорее всего, у того действительно имелся подобный опыт. Я взглянул на дядю, испугавшись, что он сейчас покраснеет, начнет бесноваться или открутит Ноздре голову и таким образом признается в том, что так долго скрывал. Однако дядя отнесся к намекам с полнейшим равнодушием, так, словно ничего и не заметил, и лишь задумчиво проговорил:

— Хотел бы я найти такую религию, где Священные книги не были бы написаны мужчинами, изувеченными еще до вступления в половую зрелость.

— Там, куда мы едем, — заметил отец, — существует несколько таких религий.

— Я тоже про это слышал, — сказал дядя, — и это заставляет меня удивляться тому, что мы, христиане, иудеи и мусульмане, смеем утверждать, что якобы большая часть восточных народов — это варвары.

Отец заметил:

— Путешественник может сочувственно улыбаться, видя, что его соотечественники высоко ценят грубые булыжники, если сам он видел настоящие рубины и жемчуг в далеких странах. Однако не так-то просто по-настоящему разобраться во всех этих восточных доморощенных религиях, не будучи теологом. — И добавил довольно резким тоном, совершенно для него не свойственным: — Однако кое-что я знаю наверняка: мы сейчас находимся под небесами тех религий, которые ты столь смело критиковал, безрассудно навлекая на себя возмездие. И если твои богохульства вызовут смерч, то мы, возможно, вообще никуда не попадем. Поэтому я настоятельно рекомендую вам обоим сменить предмет разговора.

Ноздря внял словам хозяина. Он вернулся к своей предыдущей теме и поразительно долго рассказывал нам, что каждая буква арабского алфавита, напоминающего червячков, пронизана особой эманацией Аллаха. Более того, поскольку изгибы буквы принимают форму слова, а слова переходят в предложения-рептилии, любой отрывок, написанный по-арабски — даже если это что-либо сугубо мирское, вроде дорожного указателя или счета, — все равно содержит благотворную силу. И сила сия величественная и загадочная, мало того, она действует как талисман против любого зла — джиннов, ифритов и даже самого Сатаны… и так далее, и так далее. Против этого возражал только верблюд-самец. Он выставил свой орган, сделал большой шаг и обильно помочился.