Танец Арлекина - Том Арден

И еще дальше.

А в те дни, когда стояла хорошая погода, Джем отваживался на далекие одинокие прогулки. Он гулял по деревенским улицам и аллеям, уходил за деревню. Порой, если он забредал в раскисший снег или, устав, с трудом переставлял костыли по каменистой дороге, возвращаясь по склону горы к замку, его могли окликнуть едущие в повозках купцы или конный солдат и вежливо предложить подвезти. Джем, упрямый и гордый, всегда отрицательно качал головой. Он не желал ни жалости, ни помощи.

Джем вовсе не боялся разгуливать по владениям синемундирников. Напротив, он чувствовал себя в безопасности. Солдаты привыкли к виду «хромоножки» — так они стали называть Джема. А некоторые его искренне полюбили.

— Стой! — как-то вечером окликнул его незнакомый часовой, когда Джем, возвращаясь в замок, шагнул на перекидной мостик. Уже стемнело, и прозвучал колокол — сигнал начала комендантского часа. Видимо, при свете занавешенной тучами луны фигурка на костылях, с трудом переставляющая скрюченные ноги, кому-то показалась страшноватой. Часовой наставил на Джема мушкет и строго спросил, чего ему здесь надо.

— Морви! Не валяй дурака! — урезонил часового его напарник, вышедший из тени, отбрасываемой воротами. — Это несчастный хромоножка, разве ты не видишь. Он тут живет.

В другой раз Джем слышал, как какой-то солдат негромко сказал:

— Оставьте вы его все в покое. Он же дурачок.

И Джем понял, что так о нем думают все. Это его не радовало, но когда он подумал об этом хорошенько, то решил, что это ему на пользу. На этом можно было играть.

К тому времени, когда Джем мог самостоятельно добираться до потайного плетня, в деревне к нему все привыкли. Целых две луны ему понадобилось, чтобы освоить такой далекий путь. В один прекрасный день он свернул с дорожки на кладбище и, безошибочно найдя дыру в стене, скользнул между ветвей. Снег в то утро растаял. Отяжелевшие от влаги листья гладили щеки Джема.

Придет или не придет?

Джем уцепился за ветку дерева. Он тяжело дышал. Его никто не видел — он в этом не сомневался. Но она придет или нет?

Конечно, нет.

Это было глупо. Сколько времени прошло с того дня, когда они были вдвоем? Неужели она должна все время тут торчать и ждать его? Джем ощущал глубокую, затаенную муку. Девушка что-то сделала с ним, она его изменила. Порой он начинал её ненавидеть за это. Иногда то, что случилось с ними в тот день в лесу, казалось Джему верхом совершенства. Казалось, в тот день чему-то пришел конец, что-то достигло вершины. Джем даже не пытался бороться с мечтой о том, чтобы это повторилось вновь. По ночам, лежа у себя в алькове, он проигрывал в уме случившееся между ним и Катой, снова и снова представлял себе девушку.

Он хотел ее.

К утру простыни его намокали от изливавшейся горячей жидкости.

В тот день, стоя у кладбищенской стены, Джем хотел именно такой встречи с Катой. Он изнывал от страсти, сердце его бешено колотилось.

Она не пришла в тот день, но на следующий день и потом Джем возвращался к дыре в кладбищенской стене. Он раздвигал ветви, делал несколько шагов по лесу, стоял и ждал, вглядываясь в чащу.

На четвертый день она пришла. Он сказал:

— Я знал, что ты придешь.

Неправда. Он ничего не знал.

— Я следила за тобой, — лукаво усмехнулась она. — Я следила за тобой исподтишка.

— Ты знала, что я был здесь?

Юноша не мог поднять глаз. Страсть стихла. Его обожгло холодом.

Кап-кап — падали с деревьев капли. Ката запрокинула голову:

— Хотела поглядеть, сильно ли тебе этого хочется.

Это прозвучало вызывающе. Жестоко. Джем не мог этого вынести. Костыли выскользнули в него из рук. Дрожа, хватаясь за ветки, он опустился на землю.

Протянул руку:

— Возьми меня за руку. Прошу тебя.

Она не взяла.

Джем лежал на мокрой земле и дрожал. Он закрыл глаза. Он слышал, как шуршат под ногами Каты листья, как потрескивают сучки. Неужели ушла? Ну и пусть. Он больше никогда не придет сюда. Он не будет думать о ней. Он найдет другую, ту, которая ответит на зов его разгоряченного тела.

Но она легла рядом с ним.

Она прикоснулась к нему.

В тот день в их встрече не было блаженства. Ката даже не целовала Джема. Чувство, владевшее Джемом, было близко к грубому животному инстинкту, ничем не сдерживаемому, торопливому, отвечающему только на прикосновения рук возлюбленной. Ката сорвала с него одежду, рывком опустила его на спину, легла сверху, сняла платье. Джем овладел ею.

И закричал. Он почувствовал боль, а не наслаждение.

Ката вскочила. Исчезла за деревьями. Джем слышал, как она бежит по лесу.

А Джем дрожал и рыдал. Это было чересчур. Это было ему не по силам.

Но на следующий день он пришел снова. И Ката пришла тоже.

Что-то кончилось.

Что-то решилось.

Теперь все дни Джема, без исключения, были посвящены Кате. Медленно тянулись теплые дни сезона Вианы. Тепло робко завоевывало долины. С того дня, когда на деревьях зазеленела первая листва, Джем проводил все дни до вечера в Диколесье. Ката не всегда ждала его у плетня, но когда она приходила, она брала Джема за руку. И тогда его изуродованные ноги вновь обретали способность ходить. Тогда он прятал костыли под занавесом плюща, и они вдвоем убегали в чащу. Их руки переплетались, они бегали и прыгали, смеялись и играли на полянах. Добежав до какого-нибудь дерева, они обнимались и целовались, и каждое дерево казалось им священным и каждое — особенным.

О, как он любил ее!

Порой он украдкой наблюдал за ней так, что она этого не видела — замечал, как вспыхивали её глаза под полуприкрытыми веками, как падала тень на скулу, — и тогда ему казалось, что она принадлежит ему вся, безраздельно. И тогда он стремился овладеть ею физически, чтобы ему принадлежал и этот блеск, и эти тени. Потом он вспоминал её ресницы, её щеки, и страсть овладевала им с прежней силой. Вдали от Каты Джем продолжал страдать, но страдания его теперь стали иными. Он по-прежнему грезил о Кате по ночам, но теперь она принадлежала ему, и он не переставал желать ее.

Они как бы вошли вдвоем в Царство Вечности. Они обнимались, они тянулись друг к другу голодно, жадно. Они срывали друг с друга одежды. В Круге Познания, нагие, жаждущие друг друга, падали на ложе из лепестков.

Она была коварна и дика. Она смеялась над ним, играла с ним, тянула его за волосы, царапала и кусала. Валила его наземь, не утоляла его страсти, когда он умирал от нее.

— Ненавижу, ненавижу тебя! — рыдал порой Джем.

Однако то была сладкая мука.

Но как же он любил Кату, когда она целиком принадлежала ему? Они опускались на лепестки, и тогда Джем мстил девушке за свои страдания. Куда девалась его робость, его мальчишеская стеснительность! Им владела только неодолимая сила страсти, он знал только один путь — путь, который вел к удовлетворению этой страсти.