Дочь кардинала - Филиппа Грегори

И тут к нему возвращается былая сила.

– Это значит только то, что кто-то из них лжет. Кто-то, должно быть, подкупил стражника.

– Но кто?

– Я думал, что это могла сделать королева, что она выкрала их. Я уповал на то, что это сделала она. Поэтому я к ней и пошел. Я сказал ей, что никогда не стану их искать, не буду их преследовать. Что если она сумела выкрасть и спрятать их, то пусть они остаются в безопасности. Но я должен был знать.

– Что она ответила? Эта Вудвилл?

– Она упала на колени и заплакала как женщина, которая знает, что такое горе. Я нисколько не сомневаюсь в том, что она потеряла сыновей и не знает, у кого они сейчас. Она спросила у меня, не прячу ли я их где-нибудь. Она сказала, что нашлет проклятье на того, кто их убил, если они мертвы, что ее проклятье падет на сына убийцы и весь его род и все в нем будут умирать преждевременной и беспричинной смертью. И ее дочь присоединилась к ней в этом проклятье, и обе они были ужасны.

– Она прокляла нас? – прошептала я холодными губами.

– Не нас! Я не приказывал их убивать! – кричит он мне во внезапном взрыве ярости, и его голос множится эхом от деревянных панелей, укрывающих стены маленькой комнаты. – Я не приказывал их убивать! Все думают, что это сделал я. Неужели ты так думаешь тоже? Ты, моя жена?! Ты думаешь, что я мог бы это сделать? Ты думаешь, что я смог бы убить своих собственных племянников, пока они находились на моем попечении? Ты считаешь, что я способен на нечто настолько греховное, низкое и отвратительное? И ты назовешь меня тираном с обагренными детской кровью руками? Ты? Из всех людей, которые знают меня, ты? Ведь ты знаешь, что я всю свою жизнь и меч, и сердце посвятил отстаиванию чести! Неужели ты тоже считаешь меня убийцей?

– Нет, Ричард! Нет! Нет! – Я ловлю его руки и смотрю ему в глаза, качая головой. Я клянусь, что уверена в том, что он никогда не совершил бы ничего подобного. Я путаюсь в словах, глядя на его лицо, искаженное яростью, и начинаю плакать. Господь всемилостивый, как же я скажу ему, что это не он, а я могла невольно отдать приказ, приведший к их смерти. Это могли быть мои неосторожные слова, мои мысли вслух, что подписали им приговор. И это мой грех привлечет проклятье женщин Вудвилл на головы моего сына, Эдуарда, и его потомков, и наш род потеряет наследника. В тот момент, когда я думала о том, как защитить нас, я произнесла необдуманное слово, и оно запало в сердце Роберта Брэкенбери, именно тогда я уничтожила мое собственное будущее и все, ради чего так трудился мой отец. Я привлекла на голову моего возлюбленного сына праведный гнев самой опасной ведьмы в Англии. Если Роберту Брэкенбери показалось, что в моих словах он услышал приказ, побуждение к действию, если он делал то, что сделал, думая, что руководствуется моей волей, если он сделал это потому, что считал, что так будет лучше для Ричарда, то я сама почти собственными руками убила сыновей Елизаветы Вудвилл, и месть за мое преступление не заставит себя ждать. Я уничтожила свое будущее.

– Их незачем было убивать, – говорит Ричард, и почему-то мне его голос кажется жалобным и оправдывающимся. – Они же были в безопасности и под надежной охраной. Я объявил их бастардами, и они были признаны таковыми. Страна поддержала мою коронацию, и вступление в право было успешным. Нас везде принимали, везде признавали и воздавали должное. Я собирался отправить их в замок Шериф-Хаттон и оставить там. Вот зачем я велел его перестроить. А через несколько лет, когда они бы подросли, я собирался выпустить их и обращаться с ними с уважением, как с моими племянниками, велеть им приехать ко двору, чтобы служить нам. Я бы присматривал за ними сам, обращался бы с ними как с родными… – Он замолкает. – Я хотел быть для них добрым дядей, как для детей Джорджа. Я хотел заботиться о них.

– Этого бы никогда не получилось! – вырвалось у меня. – Только не с детьми этой женщины! С мальчиком Джорджа – да, но только потому, что Изабелла, его мать, была моей любимой сестрой. Но ни одно дитя этой Вудвилл никогда не станет для нас чем-то иным, кроме смертельного врага!

– Мы этого теперь не узнаем, – просто ответил он. Потом встал и начал тереть свою руку так, словно она онемела. – Теперь мы так и не узнаем, кем могли стать эти два мальчика.

– Она наш враг, – снова пытаюсь напомнить ему я, удивляясь тому, что он внезапно так поглупел, что не может этого вспомнить. – Она обещала свою дочь Генриху Тюдору, а он был готов напасть на Англию и посадить эту незаконнорожденную Вудвилл на трон как королеву. Она наш враг, и ты должен вытащить ее из святилища и бросить в темницу в Тауэре, а не ходить к ней с визитами. Ты не должен ходить к ней так, словно ты – не победитель, не король. Не должен ходить туда и встречаться с ее дочерью, этой избалованной дурочкой! – Я замолкаю, увидев темную ярость на его лице. – Да, избалованной дурочкой! – запальчиво повторяю я. – А что, ты хотел сказать мне, что она на самом деле бесценная принцесса?

– Она нам больше не враг, – только и отвечает он. – Она обратила свой гнев на Маргариту Бофорт. В похищении или убийстве ее сыновей она подозревает ее, а не меня. В конце концов, после их смерти Генрих Тюдор становится следующим в очереди наследования короны. Кому еще была выгодна их смерть? Только Генриху Тюдору, наследнику рода Ланкастеров. Решив, что я невиновен, она должна была обвинить Тюдора и его мать. Так что она теперь не сторонница бунта и собирается отказаться от помолвки с Тюдором. Она собирается опротестовать его права.

– Она перешла на нашу сторону? – У меня открылся рот от изумления.

Он криво усмехнулся:

– Теперь мы с ней можем заключить перемирие. Я предложил выпустить ее на свободу и перевести под домашний арест в месте, которое я выберу сам. Она не может оставаться в святилище до конца своей жизни. Она хочет выбраться оттуда. И эти девочки растут там, как цветы без солнца. Они должны выйти на свободу. Старшая дочь просто восхитительна, как статуя из перламутра. Если мы ее выпустим, она расцветет, словно роза.

Ревность растекается под моим языком как желудочная горечь. Я чувствую, что меня скоро может стошнить.

– И где же будет цвести эта роза? – язвительно спрашиваю я. – Только не в одном из моих домов, я не потерплю ее под моей крышей.

Он смотрел на огонь, но теперь повернул свое такое знакомое, такое любимое лицо, омраченное думами, ко мне.

– Я думал, что мы могли бы взять трех старших девочек ко двору, – говорит он. – Я думал, что они могли бы служить тебе в твоей свите, если ты не будешь возражать. Это же дочери Эдуарда, девочки из рода Йорков, твои племянницы. Тебе следует любить их так же, как ты любишь Маргариту. Я думал, что ты можешь присматривать за ними и, когда придет время, мы найдем для них хороших мужей и устроим их дальнейшую жизнь.

Я опираюсь спиной на каменный откос и чувствую живительную прохладу, вливающуюся мне в спину.

– Ты хочешь, чтобы они пришли сюда и жили здесь, со мной? – спрашиваю я. – Дочери Вудвилл?

Он кивает как ни в чем не бывало.