Дети Арбата - Анатолий Рыбаков

Но что бы ни говорила себе Варя, она понимала шаткость своих доводов. То, что должно произойти, произойдет. Ломаться – значит ломать комедию.

В деревне Дворец они расстались с лодочником и его молчаливой женой. Нил Лаврентьевич побежал на почту, вернулся с приемщиком, вытащил из лодки мешки, хлопотал, спорил, на Сашу и Бориса не обращал внимания. Привез попутных ссыльных, приказали, вот и привез.

– Может быть, зайдем в комендатуру? – предложил Борис.

– Зачем?

– Отправят в Кежму.

– Без них доберемся. Предписание у нас на руках.

– Могут быть неприятности, – поморщился Борис, – почему не явились, не отметились. Не надо по пустякам их раздражать.

Саша не хотел идти в комендатуру. Лишняя встреча – лишнее унижение. Борис одержим желанием поскорее начать хлопоты, он думает только о Фриде. Услышав о том, что Дворец станет районом, хочет завязать здесь какие-то связи, знакомства, чтобы облегчить потом переезд Фриды к нему или его переезд к Фриде. Фантазер.

– Завтра решим, – сказал Саша.

– Ладно, – согласился Борис, – посидите с вещами, я поищу квартиру.

Солнце уходило за тучи, дул хиус – холодный ветер с реки, трепал гибкий тальник на берегу. Саша накинул на плечи пальто, принес чемодан. Тоска сжимала сердце. Почему он не пошел в комендатуру? Квачадзе бы пошел, потребовал, и Борис хочет идти, хочет как-то устроить свои дела, это его право. А вот он не пошел и не пойдет. За неделю пути без охраны, по вольной реке, он ощутил относительную свободу. Неужели она кончилась? Здесь, на краю земли, это особенно дико и неестественно. Нет, он не пойдет. Иллюзия, самообман, пусть!

Вернулся Борис, весело объявил:

– Сейчас я вас познакомлю с обломком империи. Повар его величества! Кормил князя Юсупова и Григория Распутина. Поразительный экземпляр.

В избе, куда он привел Сашу, на скамейке сидел тучный красноносый старик в стеганой телогрейке защитного цвета и стеганых брюках, заправленных в сапоги с разрезанными голенищами. Одутловатое, гладко выбритое лицо, ровный, как мох, бобрик седых волос выдавали в нем городского человека.

– Знакомьтесь, – возбужденно говорил Борис, – Антон Семенович! Шеф-повар двора его императорского величества.

– Тогда уж лейб-повар, – заметил Саша, с интересом разглядывая старика.

Тот тоже внимательно из-под полуприкрытых век посмотрел на Сашу.

– Антона Семеновича отзывает Москва, – продолжал Борис, – будет кормить послов и посланников. Котлеты «де-во-ляй», соус «провансаль»… Знал я поваров в Москве. Конечно, с вашим масштабом не сравнить, но сохранились. В «Гранд-отеле» Иван Кузьмич, знаете?

– Не помню что-то, – ответил Антон Семенович равнодушно: не может помнить каждого Ивана Кузьмина, а вот каждый Иван Кузьмич должен знать его, Антона Семеновича.

– Вполне приличный повар, – продолжал Борис, – конечно, когда есть из чего. Мэтр Альберт Карлович.

– Знаю, – коротко проговорил Антон Семенович.

– Квалифицированный, представительный. – Борис еще больше оживился от того, что у них нашелся общий знакомый.

– На чем представляться-то, – брюзгливо заметил Антон Семенович, – первое, второе, третье…

– О чем и говорю, – подхватил Борис, – было бы из чего. И для кого. Когда бефстроганов – предел мечтаний…

– И бефстроганов надо уметь сделать. – Антон Семенович оглянулся на хозяйку, она готовила ужин.

– Когда вы уезжаете? – спросил Борис.

– Как отпустят.

– У вас же освобождение на руках, вы говорите.

– При комендатуре работаю, тоже есть хотят, вот и тянут.

Хозяйка почистила рыбу, бросила на сковородку.

Кивнув на печь, Борис сказал:

– Представляю, как бы это у вас получилось.

Антон Семенович величественно промолчал.

– Вернемся в Москву, вы уж нас покормите, – засмеялся Борис.

Антон Семенович покосился на него, потом с настырной требовательностью пьяницы сказал:

– Если доставать, то сейчас.

Получив от Бориса деньги, тяжело поднялся и вышел.

– Алкоголик, – сказал Саша.

– Нет, – возразил Борис, – соскучился по людям.

Антон Семенович вернулся с бутылкой спирта.

– Самое что надо. В смысле сердца.

Пил он, почти не закусывая, и сразу опьянел. Шея побагровела, лицо стало злым, человек, норовящий выпить за твой счет и тебя же обругать. Борис этого не замечал и продолжал перечислять знакомых ему московских поваров и метрдотелей.

– За что вы здесь? – спросил Саша.

Антон Семенович поднял на Сашу тяжелые глаза, собираясь послать к чертовой матери своих случайных собутыльников, московских дурачков, которых он искренне презирал прежде всего за то, что так легко дают себя одурачить.

Но натолкнулся не на деликатный взгляд московского дурачка, на него смотрела московская улица, насмешливая, все понимающая, умеющая дать отпор кому угодно.

Отводя тяжелый взгляд и трудно дыша, Антон Семенович неохотно сказал:

– В столовой работал в районе. Написал в меню «щи ленивые». Тут прокурор: «Почему ленивые»? Насмешка, выходит, над ударниками. Показываю поваренную книгу, тысяча девятьсот тридцатого года книга: «Щи ленивые». Ясно? Нет, врешь! Книгу тоже контрик написал.

Из всего, с чем сталкивался здесь Саша, это было самое бессмысленное.

– Слава Богу, все кончилось, – сочувственно проговорил Борис, – все с вас снято, возвращаетесь домой.

– Домой?! – Антон Семенович с ненавистью посмотрел на Бориса. – Где он, дом-то? В вашем Бердичеве?

Так! Вот и урок Борису: не увлекайся каждой сомнительной личностью.

– А ну чеши отсюда, мать твою через семь гробов в мертвый глаз! – сказал Саша.

– Нет! – Борис встал, подошел к двери, накинул крючок.

– Вы чего, ребята? – беспокойно забормотал Антон Семенович. – Я ведь в шутку.

– Последний раз шутил, стерва, – усмехнулся Саша.

Борис навалился на Антона Семеновича, прижал голову к столу.

– Ребята, пустите, – хрипел Антон Семенович, выкатывая дрянные белесые глаза.

– Не до конца его, Боря, на мою долю оставьте, – сказал Саша.

Эта одутловатая морда с белыми глазами была ему ненавистна. Падаль! Задумал над ними измываться. Гад! Рванина! Товарищ по ссылке! Коллега!

Отвратительная сцена, но их погрузили на дно жизни и с этими подонками иначе нельзя.

– Извиняйся, гад!

– Извиняюсь, – прохрипел Антон Семенович.