Сакура и дуб - Всеволод Овчинников

Подобные факты объясняют интерес читателей к книге прогрессивного журналиста Тони Баньяна «Политическая полиция в Британии». Уже само ее заглавие развенчивает идеал, о котором веками мечтательно вздыхали либеральные интеллигенты Европы, – образ «колыбели демократии», где как пример терпимости к вольнодумству заморским туристам демонстрируют уголок ораторов в Гайд-парке.

В книге приводится обширный фактический материал о роли полиции в британской политической жизни, о расширении ее сотрудничества с армией и разведывательными службами. Хотя деятельность этих органов обычно рассматривается изолированно, они представляют собой взаимосвязанные части единого механизма, подчеркивает автор. К рычагам этого механизма относится использование уголовного законодательства против политической оппозиции, применение различных методов слежки, включая прослушивание телефонных разговоров, вскрытие писем, использование доносчиков и провокаторов.

Автор подробно показывает роль Особого отдела Скотленд-Ярда как политического органа полиции, ведущего постоянное наблюдение за составом и деятельностью общественных организаций и профсоюзов. Полицейский компьютерный центр в Гендоне позволяет вести досье на 36 миллионов имен, то есть практически на все взрослое население страны.

Британское государство, напоминает Тони Бань ян, издавна применяет уголовное законодательство против политической оппозиции. Инакомыслящих можно обвинить в «подстрекательстве к мятежу» («попытка вызвать недовольство, внушить ненависть или неуважение к правительству или конституции, посеять рознь и вражду между различными группами подданных Ее Величества») или в «преступном сговоре» по закону 1875 года.

В случае беспорядков, говорится в книге, правительство может ввести в действие закон 1920 года «О чрезвычайных полномочиях». Он предусматривает разделение страны на округа, вся полнота власти в которых перейдет «тройкам» в составе гражданского комиссара, начальника полиции и командующего войсками. Созданный в середине 70-х годов Комитет национальной безопасности (куда входят представители вооруженных сил, разведывательных служб, полиции, ключевых хозяйственных ведомств) занимается подготовкой автономных систем энергоснабжения, планами использования войск для содействия полиции, а также для того, чтобы предотвратить паралич наиболее важных звеньев промышленности и транспорта в случае всеобщей забастовки.

Итак, каждый рычаг в британском истеблишменте предназначен для определенной роли. Для убеждения, для того, чтобы не дать инакомыслящим «выиграть бой за умы людей», существует Флит-стрит. А для тех, на кого не действует гипноз средств массовой информации, припасены средства принуждения в лице Скотленд-Ярда с его разведывательными и карательными службами.

Запах сена и запах водорослей. Мычание коров и крики чаек. Узкие, извилистые, непривычно пустынные дороги. Вместо чадящих грузовиков – только повозки с молочными бидонами да гурты скота. И каждый встречный приветливо машет кепкой. Чувствуется, что увидеть человека в этих местах – радостное событие. Западная окраина Европы встречается тут с Атлантикой. Это Ирландия, где чувствуешь себя после Англии в совершенно другом мире, где даже само время течет по-иному. В отличие от умеренности и упорядоченности английской природы все вокруг изобилует чрезмерностями и в то же время хранит в себе какую-то доисторическую первозданность.

Если не считать моря и неба, в портрете Ирландии преобладают две краски: свежесть травы спорит с сединой камня. Даже изгороди из серых камней, разделяющие пастбища на склонах, кажутся такими же неподдельно древними, как развалины средневековых крепостей и сторожевых башен. Ирландская природа поражает тем, что доныне выглядит почти такой же нетронутой и необитаемой, как в те далекие века, когда последователи святого Патрика строили монастыри и воздвигали на взгорьях каменные кельтские кресты. И в этом безлюдье, как и в том, что лишь в отдаленных селениях Атлантического побережья сохранил свои последние корни местный язык, отражена трагическая судьба ирландского народа.

Ирландия была для Англии не только близким соседом, но и серьезным соперником. Накануне промышленной революции, когда население Великобритании составляло 13 миллионов человек, в Ирландии оно приближалось к 10 миллионам. Попросту не укладывается в голове, что лишь за два столетия соотношение это могло измениться столь разительно: 58 миллионов в Соединенном Королевстве и около 4 миллионов в Ирландской Республике. Даже если добавить к ним 1,5 миллиона жителей Северной Ирландии, получается, что, если население Великобритании выросло более чем вчетверо, на Зеленом острове оно за это же время сократилось вдвое.

Примечательно, что начало заморским завоеваниям будущей Британской империи было положено как раз в пору пребывания на ватиканском престоле первого и единственного за всю историю англичанина – папы Адриана IV. Именно с его благословения Генрих II Плантагенет снарядил в 1171 году 400 кораблей и вторгся на Зеленый остров. В том, что мечи рыцарей-крестоносцев разили христиан, папа не усматривал греха. В Западной Европе только ирландская католическая церковь была тогда независимой от Рима. Так что найти повод для кровопускания было нетрудно.

По заказу Адриана IV и Генриха II угодливый богослов Гиралдус Камбренсис состряпал «Историю завоевания Ирландии». Он изобразил ее жителей дикарями и язычниками, которые лишь притворялись христианами; людьми коварными и невежественными, необузданными и суеверными. Сие писание стало на последующие века некой индульгенцией для палачей Ирландии, создало стереотип предубеждений, нужный колонизаторам для оправдания своих действий. Стереотип оказался универсальным. Он одинаково исправно служил и завоевателям-католикам, ссылавшимся на волю папы, и тем воинствующим протестантам, которые усматривали потом в любом выступлении против английского ига «длинную руку Рима».

Подобно тому, как Ирландия стала первой британской колонией, стереотип предубеждений в отношении ирландцев явился зародышем имперской идеологии. Именно отсюда берет свое начало представление о народах колоний как о существах иного сорта; именно из этого стереотипа выросла впоследствии идея о том, что «десять заповедей не имеют силы к востоку от Суэца».

Лондонские либералы брезгливо отмежевывались от южноафриканских расистов. А между тем именно система апартеида была излюбленным орудием завоевателей с первых же веков их господства в Ирландии. Полоса восточного побережья, прилегающая к Дублину, и сейчас заметно отличается от остальной части острова, всем своим обликом напоминая английское графство. Эта доныне зримая географическая граница совпадает с цепью крепостей и сторожевых башен, которые начали возводить для защиты первых английских поселенцев еще во времена Генриха II. Этой оградой («Пейл») для ирландцев была очерчена запретная зона. В «ограде» ирландцы могли лишь работать, но не жить. Они не имели права говорить на родном языке и носить национальный костюм. Строжайше запрещались смешанные браки между ирландцами и англичанами.

Именно на ирландской земле аграрный термин «плантация» впервые обрел новый, социально-экономический смысл, став символом колониального рабства. После неудачи одного из очередных восстаний в эпоху Елизаветы I земли северо-восточных графств были провозглашены собственностью британской короны и проданы англо-шотландским колонистам.