КГБ и тайна смерти Кеннеди - Олег Нечипоренко

28 сентября (11 ч. 51 мин.) — Сильвия Дюран звонит в советское посольство из кубинского консульства. Она говорит, что американец вновь у нее. Ответивший просит ее подождать. Когда другой советский служащий берет трубку, Сильвия передает свою американцу, который пытается по-русски говорить с советским служащим. Последний отвечает по-английски. Американец просит его говорить по-русски, говорит, что он был в советском посольстве, беседовал с консулом и что тот записал его адрес. Советский служащий отвечает, что он это знает. Тогда американец произносит нечто загадочное: «Но он мне неизвестен. Я пришел в кубинское посольство, чтобы спросить их о моем адресе, потому что он у них имеется». Советский служащий приглашает его еще раз зайти и оставить адрес, американец соглашается.

Согласно нашим записям (прослушивания телефонов. — О.Н.), Освальд не звонил в советское и кубинское посольства до вторника 1 октября 1963 г. Предыдущие дни были воскресенье и понедельник. Содержание его последующих звонков свидетельствует, что он не вступал в контакт с советскими представителями в указанные дни.

1 октября (10 ч. 31 мин.) — неизвестный звонит советскому военному атташе и на ломаном русском языке говорит, что был у них в субботу (28 сентября) и беседовал с консулом. Ему сказали, что пошлют телеграмму в Вашингтон, и он хочет узнать, есть ли какие новости. Советский служащий просит позвонить по другому номеру: 15-60-55 — и спросить консула.

1 октября (10 ч. 35 мин.) — телефонный звонок, в котором Ли Освальд назвал свое настоящее имя (о чем телеграммой был информирован Вашингтон 9 октября 1963 г.), объясняя, что в предыдущую субботу посетил посольство и беседовал с консулом. Ему сказали, что пошлют телеграмму в Вашингтон, и он хочет знать, есть ли какие новости.

Он не может припомнить имя консула. Ответивший — охранник посольства Объедков — уточнил: «Костиков, такой темноволосый». Освальд ответил: «Да. Меня зовут Освальд». Советский служащий попросил минутку подождать и затем ответил, что пока ничего не получено. Освальд спросил: «Может быть, они ничего не сделали?» Охранник ответил, что был направлен запрос, но пока никакого ответа не получено. Освальд произнес: «И что…», но советский служащий повесил трубку.

3 октября (15 ч. 39 мин.) — неизвестный звонит по телефону советского военного атташе и сначала на ломаном испанском, а затем по-английски спрашивает о визе. Его отсылают в консульство, называя телефон 15-60-55. Звонивший записывает номер. Сотрудник атташата не отвечает на следующий вопрос, может ли звонивший получить визу, и разговор прекращается (нет серьезных оснований увязывать этот звонок с Освальдом, который, как теперь известно, в этот день въехал в США через г. Ларедо)».

На основе приведенных расшифровок наши противники сделали тогда следующий вывод: «До тех пор пока не будут обнаружены прямые доказательства советской причастности (к покушению. — О.Н.), более вероятно, что общение Освальда с сотрудниками КГБ Объедковым и Костиковым явилось роковым совпадением. Совпадением, связанным отчасти с советской привычкой ставить сотрудников разведки в посольствах на должности, где они осуществляют прием значительной части посетителей и телефонных звонков. Все пять консульских служащих советского посольства — разведчики или подозреваются в принадлежности к разведке. Несомненно, если бы Освальд был агентом, подготовленным для совершения убийства или проведения диверсий, они воспрепятствовали бы его открытым визитам и телефонным звонкам в посольство в Мехико после того, как он попытался пару раз сделать это. Наш опыт плотного изучения советской разведки в Мексике показывает, что они порой ошибаются и иногда небрежны в своих методах, но не допускают столь непростительных промахов».

С профессионально-технологической стороны вывод абсолютно правильный. Лишь в одном заблуждались наши оппоненты. В консульском отделе советского посольства в Мехико работало не пять служащих, а только трое, но все мы действительно были сотрудниками разведки. И любой посетитель, обращавшийся в отдел по различным вопросам, неизбежно вступал в контакт с представителями КГБ, сам того не подозревая, а может, и подозревая.

Твердо убежден, что, если сложить воедино наши свидетельства о встречах с Освальдом и содержание приводимых документов американской разведки, не останется места никаким спекуляциям по поводу «подлинности» Освальда, посетившего советское и кубинское посольства в сентябре 1963 года.

По моему мнению, вполне допустимы и причины путаницы с фотографией неизвестного посетителя нашего посольства, вначале принятого за Освальда, изложенные в том же документе: «В своем первичном сообщении от 9 октября резидентура в Мехико сообщила, что располагает фото предположительно американского гражданина, покидающего советское посольство 1 октября 1963 г., в день, когда Освальд звонил туда. (Строго засекреченная операция в Мехико обеспечивает нас негласными фотографиями не всех, но многих посетителей советского посольства, сделанными с помощью телеобъективов.)

Соответственно, 24 октября 1963 г. мы телеграммой запросили Военно-морское министерство выслать нам фото Ли Освальда периода его службы в морской пехоте для сравнения снимков. Мы не получили такой фотографии до 22 ноября 1963 года, но в любом случае оказалось, что человек, снятый у советского посольства, не был Освальдом. Так случилось, что ни один из нескольких оборудованных фотокамерами наблюдательных постов в Мехико не сделал снимка Освальда, пригодного для идентификации».

Поскольку из других документов резидентуры ЦРУ следует, что в эти дни произошла замена фотооборудования на стационарных постах наружного наблюдения и новая техника по закону подлости (американцы говорят — «по закону Мэрфи») подвела, можно принять на веру такое объяснение: подобные ляпы не исключены. Однако из следующего блока рассекреченных американских материалов видно, что с постов наружного наблюдения не только фиксировались посетители с помощью специальной техники, но и велось визуальное наблюдение за входом и внутренней территорией посольства, результаты которого отражались в ежедневных сводках. Ниже приведены выдержки из отчета о таком наблюдении 22 ноября 1963 года, то есть в день событий в Далласе:

« 2. От источника ЛИКАЛЛА (кодовое наименование поста № 3. — О.Н.): 22 ноября Костиков замечен беседующим с Шубиным в 10.05. Вскоре после этого подошел к главным воротам и покинул посольство (в одиночку) в 10.16.

Информация от источника ЛИМИТЕД (код поста № 1 — О.Н.). Е. 22 ноября (1963 года. — О.Н.). В 13.36 Костиков вышел из посольства в сопровождении Виталия Борисовича Шубина (КГБ), Владимира Шпакевича (подозреваемый сотрудник разведки), Владимира Васильевича Турыгина. Все уехали на автомашине с водителем посольства Юрием Дмитриевичем Калининым (КГБ). Все вышеназванные вернулись в посольство в 14.02. Костиков покинул посольство с женой в 14.10, вернулся один в 15.39.

В обобщенной сводке источников ЛИМИТЕД и ЛИКАЛЛА за 22 ноября не отмечено какой-либо необычной активности персонала советского посольства».

Изложенный выше отчет наружного наблюдения за 22 ноября был направлен мексиканской резидентурой ЦРУ своему руководству в Вашингтоне внеочередной телеграммой 23 ноября в 18:10. К этому времени в американских газетах уже появились сообщения о посещении Освальдом в сентябре посольства СССР и Кубы в Мехико, и упоминалась фамилия Костикова, как советского дипломата, принимавшего предполагаемого убийцу президента, что и вызвало бурный натиск прессы на наше посольство, о чем рассказано в начале моей книги.