Смута - Владислав Бахревский

– Царю нанять всех работников невозможно. Работников нанимают хозяева, а строится царство. Само собой. Так и с войском надо сделать.

Шуйский даже всплакнул от чувств.

– Умница! По найму надо казаков в службу брать. Пастухов всем миром нанимают, отчего же казаков не нанять? Дороже станет, если тати в город пожалуют.

Составив указы о наймах северными городами отрядов князя Скопина-Шуйского, государь словно горб с себя скинул. Малые дела щелкал как орешки. Прочитал челобитную от шести сотен казаков, служивших в Гороховце и уже два года не имевших жалованья, тотчас продиктовал указ нижегородскому воеводе Прокудину: «Коли есть деньги в Нижнем, и тебе б однолично дать гороховецким казакам денежек хотя не извелика, да по запасу».

Государь подписывал указ о денежном окладе в сто пятьдесят четвертей перебежавшему от Вора казачьему атаману Макару, когда пришли сказать: патриарх Гермоген пожаловал.

Вздохнул Василий Иванович: тяжелы ему были беседы с владыкой.

– Не слышно тебя, государь, в Москве, не видно, будто тебя вовсе нет! – сурово начал Гермоген.

– Коли враг за стенами, а не в стенах, значит, царь жив-здоров, – ответил, улыбаясь, Василий Иванович. – Правду сказать, удручила меня измена дворецкого моего. Не хотел я этой казни. По сей день плачу.

– Крюк-Колычев замышлял убийство в святой день Вербного воскресенья на глазах всего народа. Тебе ли о нем горевать, государь?

– Горюю, владыко! Я за него просил, да не упросил. Горько мне, горько! Все спрашиваю себя: за что? Откуда такая ко мне ненависть? Убить царя, ведущего под уздцы ослю? Пролить кровь на глазах сидящего на осле, а ведь то не патриарх восседает, то образ Христа, вступающего в Иерусалим! Окровавить на века чистый радостный праздник?!

Гермоген нетерпеливо пристукнул своим пастырским посохом.

– Государь, нельзя думать о вчерашнем, когда столь дорог нынешний день! Москва готова едино подняться и побить тушинцев. Москва смела, и ты будь смел. Надень броню, ступай с мечом в поле. Бойцов у тебя не меньше, чем у Вора. Теперь всем ясно: воровские люди ни в чем не преуспели – ни Троицу взять, ни Россию ополчить на тебя. Города, которые присягали Вору из-за страха, вновь спешат к твоим ногам припасть.

Шуйский кротко глянул на патриарха.

– Что же кровь лить, если все само собой совершается? Правда – она и есть правда.

– Не греши, государь! – Гермоген гневно возвысил голос. – Бог помогает старателю. Иисус Навин воевал с тридцатью одним царем – и победил. Бог послал каменный град на царей ханаанских не потому, что израильтяне ждали от них себе погибели, надеясь на одного Бога, но потому, что били и гнали врага, устлали трупами всю гору Веферонскую.

– Прости, владыко!

– Что прощать? Бога помни! «Не бойся и не ужасайся, – сказал Господь Иисусу Навину, – возьми с собою весь народ, способный к войне, и, встав, пойди к Гаю. Вот я предаю в руки твои царя Гайского и народ его, город его и землю его».

Шуйский, схватясь за спину, поднялся со скамьи, поклонился Гермогену.

– Спасибо, пастырь, что ведешь меня, укрепляешь словом и молитвой. Но я – робок, владыко, ибо я стар и впереди у меня не свет долгой жизни, а вечная могила. Держава приказывает не поспешать. Легко отправить полки на бой, на смерть, но в полках мужья и сыновья. Страшусь жену оставить вдовой, мать сиротой. Помолись за меня, владыко! Если Москва хочет большой брани, я пойду со всеми… Хотя лучше бы Скопина подождать… князь Михайла со шведами идет… Поляки да казаки при виде его полков сами собой поразбегутся.

– Господи! Царица Небесная! Да ведь и в Тушине, чай, головы есть. Наши, боярские. Уж конечно присоветуют Вору не ждать шведов, а скорее Москву за горло ухватить. И ухватят. А все ли наши полки надежны, я не знаю…

Шуйский поморгал глазами. Он тоже этого не знал: все ли полки надежны.

64

В Москве государя укреплял патриарх Гермоген, в Тушине таборного царя подвигал на решительное дело некий пан Бобовский, прибывший с несколькими хоругвями литовских авантюристов.

– Неужели войску до сих пор не стало понятно, что Рожинский способен только именоваться гетманом, а не быть им! – восклицал Бобовский, угощая государя чудесным молдавским вином, которое он добыл, ограбив обоз, шедший то ли к Радзивиллу, то ли к литовскому канцлеру Льву Сапеге.

Вор слушал Бобовского благожелательно, хотя знал, сколь несправедлив новосел Тушина к князю. Рожинский только в апреле оправился от тяжелого ранения, и ему сразу пришлось вступить в схватку не с москалями, но со своей войсковой челядью.

Эти скоты, посланные за продовольствием, возомнили себя рыцарями, выбрали из себя ротмистров, полковников, генералов и устроились по малым городкам, не собираясь возвращаться к войску. Именно от грабежей и дичайшего всевластия этих полурабов Россия опамятовалась от своего позорного послушания, вспомнила завет пращуров беречь Родину, имя законного царя вспомнила.

Князь Роман Рожинский вынужден был посылать на обозную прислугу гусарские роты и казачьи сотни.

Нет, пан Бобовский напрасно хаял гетмана, но эта ругань была для Вора как музыка, однако он ответил осторожно:

– Его милость пан гетман отменный… солдат. Может быть, мы и впрямь застоялись под Москвой, но наша ли в том беда? Среди польского рыцарства нет ни одного, кто взял бы на себя смелость пленить Москву.

– Есть один! Есть! – вскричал пан Бобовский. – Дайте мне четыре полка, и Москва уже через день пришлет посольство просить пощады вашего величества.

– Я верю в вас! – вдохновился Вор. – Я дам не четыре полка, а шесть, да еще татарскую конницу. Идите и закончите это затянувшееся дело.

Пан Бобовский напал на слободы Скородума. Здесь были не стены, а земляные валы. Взять и зажечь предместье – чего проще.

Но в Скородуме стояло войско Ивана Ивановича Шуйского. Большое войско, тысяч тридцать. С валов ударили пушки. Из рощицы за спину полкам Бобовского зашли верные царю казаки. Легкомысленное наступление обернулось геройским высвобождением из медвежьих объятий. Бобовский не был пустомелей, полки он от полного уничтожения спас, но треть людей потерял.

Рожинский пригласил Бобовского к себе и сказал ему:

– Я слышал, что вы считаете себя лучше нас. Теперь, однако, вы такой же, как мы. Если у вас не иссякла охота взять Москву, предлагаю вам возглавить отряд и повторить удар в то же самое место через два дня, когда русские будут праздновать Троицу. Ваша задача – завязать дело, выманить на себя как можно больше войска, наша задача – это войско уничтожить.

Марина Юрьевна узнала о готовящемся приступе вечером в Родительскую Троицкую субботу. Она явилась на половину мужа, который снова «забыл» о ее присутствии в лагере.

– Ваше величество, не навлекайте на всех нас Божий гнев, – попросила она Вора, – но более я все-таки боюсь гнева русских людей. Они не простят нам пролития крови в святой для них день.