Шторм войны - Виктория Авеярд

Его темные глаза смотрят на меня. Намек ясен. Я ежусь под взглядом пьемонтского принца.

– Вы не знаете, о чем просите.

Фарли так легко не напугаешь. Она берется за подлокотники кресла и слегка приподнимается. Ее щеки окрашивает румянец.

– Вы так боитесь людей, на которых плюете, что не желаете даровать им простой свободы? – насмешливо спрашивает она, глядя на Бракена, Сенру и Айрис. – Ваша власть на самом деле настолько непрочна?

Королева Озерного края широко раскрывает глаза; белки отчетливо выделяются на фоне бронзовой кожи. Она в шоке. Сомневаюсь, что хоть один Красный когда-либо обращался к ней в таком тоне.

– Как ты смеешь говорить с нами… – начинает она.

Мой милый Джулиан опережает всех. Он спокойно заговаривает с королевой, прежде чем та успевает втянуть Фарли в опасную ссору.

– История любит угнетенных и подавленных, ваше величество.

Его голос звучит напевно, размеренно и мудро даже под гнетом Молчаливого камня. Королева колеблется, но затем закрывает рот и прислушивается.

– Время идет медленно, но в конце концов – всегда – колесо фортуны поворачивается. Люди восстают. Таков порядок вещей. Или мы примем перемены добровольно и поможем им настать, или столкнемся с неукротимой силой. Возможно, это будете не вы, даже не ваши дети. Но настанет день, когда Красные выбьют ворота ваших крепостей, сломают ваши венцы и перережут глотки вашим потомкам, и те будут напрасно молить о милосердии, в котором вы отказываете Красным теперь.

Эхо его слов, словно танцуя в воздухе, звучит еще долго после того, как он замолкает. Оно отрезвляет Озерную королеву и Бракена, которые беспокойно переглядываются.

Мэйвен ничуть не смущен. Он злобно смотрит на лорда Джейкоса горящими глазами. Он всегда презирал Джулиана.

– Вы заучили свою речь наизусть, Джулиан? Я-то всегда гадал, отчего вы проводите столько времени один в библиотеке…

Возвратить ему шпильку – слишком большое искушение.

– Да уж, ты хорошо знаешь, что такое одиночество, – говорю я и снова подаюсь вперед, демонстрируя клеймо.

От такого сочетания Мэйвен бледнеет и замирает, слегка приоткрыв рот. Дышит со свистом. Выглядит он так, как будто его раздирают два желания – поцеловать меня и перерезать мне горло. Сомневаюсь, что он сам знает, чего хочет.

– Осторожней, – говорю я, подталкивая его ближе к краю. – Маска может слететь.

В глазах Мэйвена вспыхивает холодный страх. А потом лицо меняется: на лбу возникают морщины, углы губ опускаются, рот раздвигается, обнажая зубы. Тени, залегающие под глазами и на скулах, придают ему облик мертвого черепа.

– Я мог убить тебя, Красная, – рычит он.

Наглая пустая угроза.

– Забавно. Целых полгода ты располагал такой возможностью, – я похлопываю себя по груди и по рукам, касаюсь пальцами клейма. – Но я здесь.

Я отвожу взгляд, прежде чем он успевает сказать что-нибудь еще, и обращаюсь к сидящим рядом с ним союзникам:

– Мэйвен Калор, мягко говоря, ненадежен.

Я с особой остротой ощущаю их внимание – три венценосные особы пытаются испепелить меня взглядом. И бремя Молчаливого камня – постоянное удушливое давление – я тоже чувствую. Как же мне хочется призвать молнию и почерпнуть из своей способности немного сил. А вместо этого приходится полагаться лишь на собственное истощенное тело. И не рассчитывать ни на что иное.

– Вы все это знаете. Каковы бы ни были выгоды от пребывания Мэйвена на троне, вы знаете, что риск гораздо выше. Или короля свергнем мы, или его государство само потерпит крах. Посмотрите вокруг. Сколько Высоких Домов сидит здесь с ним? Где они?

Я указываю на Стражей, на прочих телохранителей – но больше никого из Норты здесь нет. Ни Дома Велле, ни Дома Озаноса, ни прочих. Понятия не имею, где они, но их отсутствие красноречиво.

– Вы служите ему щитом. Он воюет чужими руками – и обратится против вас, как только наберется сил, чтобы противостоять вам обоим. Он не знает, что такое верность, и в его сердце нет любви. Мальчик, который называет себя королем, – лишь пустая оболочка, угроза всем и каждому.

Мэйвен рассматривает собственные руки и поправляет манжеты. Что угодно, лишь бы казаться безмятежным и равнодушным. Выглядит жутко, особенно в исполнении такого талантливого притворщика, как он.

Я держу голову высоко.

– Зачем поддерживать это безумие и дальше? С какой целью?

Фарли, слева от меня, шевелится, и кресло под ней скрипит. Ее взгляд полон огня, которому позавидовали бы и Калоры.

– Они предпочтут истечь кровью до капли, но не признать равенство тех, чья кровь неправильного цвета, – шипит она.

– Фарли, – говорит Кэл.

К моему удивлению, Эванжелина вмешивается в этот хаос и привлекает внимание к себе. Она поджимает губы и демонстративно расправляет платье.

– Мне всё ясно. Говоришь, Мэйвен использует их в качестве щита? – спрашивает она, почти хихикая. – Где ваши армии, королева Сенра? И ваши, принц Бракен? Кто на самом деле проливает кровь в этой войне? Если кто-то здесь и служит щитом, то именно Мэйвен. Они натравливают мальчугана на старшего брата, чтобы те измотали друг друга – а потом Пьемонт и Озерный край уничтожат то, что останется. Разве не так?

Они не отрицают – или просто не хотят подтверждать слова Эванжелины. Айрис пробует другую тактику. Она подается навстречу принцессе Самос, и на лице у нее – непринужденная светская улыбка.

– То же самое вправе предположить и я, Эванжелина. Разве Тиберий Калор – не орудие Разломов?

Мэйвен жестом велит ей сесть обратно. Он переводит взгляд с Кэла на Фарли. Она здесь – слабое звено, ну или он так считает. «Удачи».

– Нет, не Кэл, – мурлычет он. – Красные. Монфорские дворняжки. Я знаю, что Воло и другие Серебряные открыто возражают. Они готовы терпеть Красных лишь настолько, насколько это необходимо. Так ведь, Анабель?

Она просто отворачивается, отказываясь даже смотреть на него. Несмотря на притворное равнодушие, улыбка Мэйвена слегка меркнет.

На сей раз Фарли не глотает наживку. Она сохраняет спокойствие, а Дэвидсон медленно хлопает в ладоши и слегка кланяется мнимому королю.

– Я аплодирую вам, Мэйвен, – говорит он. Бесстрастное спокойствие премьера – приятное разнообразие после такого количества желчи. – Признаю, не ожидал подобной ловкости в столь юном возрасте. Но, полагаю, так вас воспитывала мать? – добавляет он, взглянув на меня.

Это приводит Мэйвена в исключительное бешенство. Он понимает: я поделилась всем, чем могла. Рассказала про то, что сотворила Элара.

– Да, он – дело ее рук, – бормочу я. Словно поворачивая нож в ране. – Уже неважно, каким он мог стать. Этого человека больше нет.

– И он не вернется.