Зеленая лампа - Лидия Либединская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В последний раз я видела Кроткого за несколько часов до того, как его увезли в больницу. Навсегда увезли. Он лежал в узкой и длинной комнате в Дегтярном переулке, маленький и беспомощный, но, как всегда, приветливый и улыбающийся. У него очень болело сердце, а врач, как всегда, запаздывал. Мне вспомнились слова Кроткого:
Врач не Бог,
Пришел, увидел, не помог!
Врач и вправду не помог, и через несколько дней Эмиля Яковлевича не стало. На его похоронах внимание многих привлекал большой венок, на белой ленте которого золотыми буквами было написано:
«Незабвенному Эмилю Яковлевичу от всех соседей по квартире».
Венок от коммуналки! Где еще такое увидишь?..
С Николаем Глазковым встречались мы нечасто и почти случайно. Бывало, увидишь его в Доме литераторов, подсядешь к его столику, и расстаться уже невозможно: сверкают шутки, звучат стихи, всё блестящее, яркое, но нет в этом холодного блеска бенгальских огней – общение с Глазковым согревало душу.
А то вдруг совсем уж неожиданная встреча – в изнемогающем от сорокаградусной жары Абакане, в Хакасии. Едва увидев нас, Глазков тут же потребовал, чтобы мы немедленно, преодолевая палящий зной, отправились в этнографический музей, во дворе которого выставлены добытые из раскопок древние каменные изваяния. Сам вызвался быть нашим гидом, подолгу держал возле каждой фигуры, и рассказ его был так увлекателен и исполнен столь глубоких познаний, что мы слушали, разинув рты, и забывали отирать обильно струящийся по лицу пот. А когда экскурсия была закончена, Коля, взглянув на наши красные распаренные лица, сочувственно произнес:
– Прохлада хороша только во время зноя…
Еще вспоминаю, как, приехав много лет назад в Алма-Ату, я в вестибюле гостиницы увидела Глазкова и заметила, что служащие гостиницы провожают его какими-то странными – одни осуждающими, другие восхищенными – взглядами! Всё объяснилось, когда швейцар, указывая какому-то постояльцу рукой на внутренний дворик с фонтаном, а глазами на Глазкова, негромко и таинственно произнес:
– А вчера в нашем фонтане этот московский поэт купался!
Впоследствии фонтан этот превратился в местную достопримечательность, и каждый, кто возвращался из Алма-Аты, обязательно рассказывал, что ему демонстрировали «фонтан, где купался Глазков».
Встречи были редкими и случайными, но я часто спрашиваю себя: почему после смерти Глазкова в жизни моей образовалась невосполнимая пустота? Да потому, верно, что не так-то много в жизни праздников, а каждая встреча с Колей была именно таким праздником, овеянным его талантом, своеобычностью, его добротой и бескорыстием.
Глазков был необыкновенно щедр на человеческое общение. «Без всякой видимой причины к таким людям льнут, пристают другие; они согревают, связуют, успокаивают их, они – открытый стол, за который садится каждый, возобновляет силы, отдыхает, становится бодрее, покойнее и идет прочь – другом…» – писал об Огареве Герцен. Эти слова можно отнести и к Николаю Глазкову. Люди, самые разные, его интересовали, он любил говорить: «Ничем нельзя изобразить ничто, даже знак нуля занимает какое-то место». А раз занимает место, есть что разглядывать, изучать. Люди интуитивно чувствовали его интерес к ним и потому «льнули, приставали» к Глазкову.
Сказанное выше, однако, отнюдь не означает, что Глазков был всеяден, что он прощал людям предательство, подлость. Никогда не забуду, как в одной компании некий поэт, хлебнув лишнего, позволил себе антисемитскую выходку. Все растерялись, наступило неловкое молчание. Глазков медленно поднялся – при его сутулости и внешней несобранности он обладал огромной физической силой, – подошел к поэту, молча взял его за шиворот, поднял со стула, вывел в переднюю и, распахнув дверь, спустил с лестницы. Всё было проделано быстро, четко, никто и опомниться не успел, а Глазков уже вернулся в комнату, спокойно сел на свое место и, отхлебнув вина, проговорил, ни к кому не обращаясь:
– Вот так-то, ваше писательство!
В наш суетливый век люди почти перестали писать друг другу письма, заменив переписку телефонным общением. А если и обмениваются письмами, то или деловыми, информационными, или выясняют отношения. А вот написать просто так, чтобы порадовать друг друга или приятеля веселой шуткой, добрым словом, – часто ли нынче такое случается? Увы, нечасто! Сваливаем всё на занятость, на нехватку времени… А вот у Николая Глазкова времени почему-то хватало. Потому, верно, что обрадовать человека ему самому доставляло удовольствие.
Приезжаешь летом с дачи, открываешь почтовый ящик, вынимаешь конверт, а в нем листок, на котором вырезанная из газеты маленькая репродукция графической картинки, где изображен ярко пылающий костер, а в верхней части листка напечатанные на машинке стихи:
У благородного костра,
Который всем на радость даден,
Проводит Лида вечера —
Ей дым Отечества приятен!
Прочтешь, и сразу весело становится на душе.
А вот весеннее послание:
Люблю весну во всем величье
И славлю милую всегда.
Довольны нынче стаи птичьи,
Отрадна резвая вода,
Что, от седого льва в отличье,
Как радость жизни, молода,
Ее страшатся холода!
А ведь это к тому же и акростих, ну как тут не обрадоваться?! И в день рождения (кстати, до сих пор не знаю, как ему стала известна дата!) обязательно поздравление, вот одно из них:
Мы все отметить можем гордо,
Что в день прекрасный сентября —
Сияющий, двадцать четвертый —
Родилась Лида не зазря!
В день этот радостно-лучистый,
В великолепный этот день
Ее приветствует пятнистый
Очаровательный олень!
И снова внизу вырезанная откуда-то картинка, изображающая пятнистого и очаровательного оленя.
Я знаю очень многих людей, которые вот так же регулярно получали от Глазкова подобные стихотворные подарки!
Так, художнику Иосифу Игину Глазков прислал чей-то не очень удачный шарж на себя с такими стихами:
Изобразил профан Глазкова
Неправильно и бестолково:
Глазков, он галстука не носит!..
Рисунок сей поправок просит!..
Кто хочет в шаржах отличиться,
Должен у Игина учиться!
Когда мы познакомились с Глазковым? Теперь это уже трудно вспомнить. Еще до войны мы знали наизусть его стихи, читали их в списках. В те предвоенные годы в Москве было много молодых поэтов – ифлийцы, литинститутовцы, члены литературных объединений. И хотя большинство из них еще не печатались, юные любители поэзии хорошо знали их имена. Я тогда еще училась в школе, но у нас в десятом классе, то есть на два года старше нас, был ученик, которого мы безоговорочно признавали первым среди нас и настоящим поэтом, – Евгений Агранович. До сих пор помню наизусть его строки, которые мы с восторгом повторяли:
Читайте новые книги:
15 лет русского футуризма - Алексей Елисеевич Крученых
- 2021
- Разная литература
Против попов и отшельников - Алексей Елисеевич Крученых
- 2021
- Разная литература
Элизабет и её немецкий сад - Элизабет фон Арним
- 2021
- Разная литература / Историческая проза
1920 год. Советско-польская война - Юзеф Пилсудский
- 2021
- Историческая проза
Сладкая ночка - Екатерина Черкасова
- 2021
- Детективы