Игорь Северянин - Вера Николаевна Терёхина

не с чего — будущего мимолётного “властителя дум” медичек и бестужевок ещё никто не знал...»

Подобные иронические заметки вызвали у Игоря Северянина раздражение, и кроме самооправданий им был написан сонет «Георгий Иванов», вошедший в книгу «Медальоны», неудачный, как и сатира «Парижские Жоржики», прежде всего нарушением того этического канона, который существовал в «Эпилоге»: «...но не его отверг, а месть». Мстительность некрасива в сонете, где разрушается образ, созданный им в 1911 году и оживший вновь в 1924-м:

Во дни военно-школьничьих погон Уже он был двуликим и двуличным: Большим льстецом и другом невеличным, Коварный паж и верный эпигон.

Вместо «вздрагивающих перьев» — перо, истекающее гноем...

Наконец, в заметке «Новая простота...» (1927) Северянин бросает вызов Георгию Иванову, поясняя, что заступается за их общую знакомую Кармен, Карменситу:

«Да будет известно г. Иванову, что эта “женщина лет сорока со смуглым лицом, странным и не без прелести, гуляющая по вечерам между Коломенской и Пушкинской”, была в 1912 году восемнадцатилетней высоконравственной и порядочной девушкой, скончавшейся в 1914 году. Фраза же: “гуляющая по вечерам между Коломенской и Пушкинской” может быть понята мною, как петербуржцем, только и исключительно в одном-единственном смысле.

На подобные же фразы я привык отвечать мужчинам лично, что конечно и сделаю при первой же — возможно скорой — встрече с Г. Ивановым».

Они не увиделись, дуэль была литературной. Следы их заочной дискуссии видны в работе Георгия Иванова над книгой воспоминаний.

В «Петербургских зимах» страницы, посвящённые Северянину, меняются. Иронический тон соединяется с повествовательным, местами с оттенком ностальгии. Добавлены строки, характеризующие заслуги Игоря Северянина, внимание к нему Сологуба, Брюсова. Возможно, прислушавшись к замечаниям старшего поэта, Георгий Иванов снял рассказ о Карменсите и Петре Ларионове (Перунчике), сократил эпизоды с Иваном Игнатьевым.

Поэтесса Ир.Бор

В воспоминаниях Веры Кругловой есть эпизод, связанный с семьёй Борман, где любил бывать Северянин. Дача их находилась в пяти километрах от Усть-Наровы в посёлке Шмецке (теперь Дуга) на берегу моря, том самом Шмецке, где когда-то жил Лесков:

«Я хорошо знала эту семью. В тридцать третьем году я провела там лето. Постоянно там жил сын Михаил Петрович со старушкой матерью. Дочери Нина — пианистка и Ирина — сестра милосердия жили в Таллине. Летом Борман сдавал комнаты с полным пансионом.

Приезжали его сёстры, среди гостей были пианисты и певцы. В доме было пианино. Бревенчатый дом с балконом и открытой террасой, деревянные колонны которой обвивал дикий виноград, стоял в большом саду, где росли развесистые старые ели. Все Борманы были очень общительны, легки в обращении, любили всякие розыгрыши, устраивали там концерты, домашние маскарады. В тридцать третьем году Северянина там не было, но о нём много говорили, что-то не договаривали, читали его стихи. Одно стихотворение было посвящено Ирине Борман».

«Ир.Бор» — псевдоним Ирины Константиновны Борман (1901—1985), познакомившейся с Северяниным, когда ему исполнилось 42 года. Она вспоминает:

«Случилось это не то случайно, не то не случайно, но это такие встречи, когда вдруг находишь себе друзей, то всегда бывает неожиданно и всегда бывает даже, я бы сказала, необыкновенно. Мы жили летом в нашем доме в Шмецке. Шмецке — это кусочек Гунгербурга. Это по побережью [Финского залива]. Курзал находился в пяти километрах от нас. Дача у нас была очень большая, у нас летом бывало очень много молодёжи, знакомых подруг. Один раз приходит один мой знакомый и говорит: “Вот, значит, вы на нашем балу будете продавать розы”. Ну, этот бал меня никак не соблазнил, потому что у нас была очень интересная тогда жизнь на даче. И я стала отказываться всеми силами. Я спросила: “А что это за бал вообще-то?” — “Ну, как же... вот эстонские художники, артисты (их очень много летом отдыхало в Нарва-Йыэсуу, или в Гунгербурге)... и вы знаете, мы решили сделать этот бал. Для этого мы выписываем Игоря Северянина из Тойлы, чтобы он дал концерт в Летнем театре. Ну а после концерта — бал. И вот на этом балу очень мы вас просим продавать цветы”.

Я стала судорожно думать, как бы мне отказаться. И вдруг блестящая мысль сверкнула в моём мозгу: “Хорошо. Я буду продавать там розы, но с условием, что вы меня познакомите с Игорем Северяниным”.

Игорь Северянин тогда был в очень большой славе. И я думала всегда о нём... что такие большие люди... что они как-то недоступны...

Надо сказать ещё одно: Северянин никуда не приезжал один. Его сопровождала жена или какая-то подруга жены. А тут была и жена, и подруга жены {смеётся). Жену распорядители посадили посреди этого стола. А эта подруга сидела справа от Северянина, и когда мы подошли, Северянин был очень увлечён флиртом с этой самой белой дамой. Ну, хорошо, нас познакомили. Я села. Нам налили вина, положили закуски. Я сижу и думаю, что дальше. Северянин сидит и флиртует со своей соседкой. А мой знакомый всё время следил за нами. Он подходит и говорит: “Игорь Васильевич, не забывайте вашу соседку слева!”

Тогда он немножечко повернул голову, поднял рюмку и говорит: “Какой тост?” Я уже тогда обозлилась (смеётся) и говорю: “Какой тост, не помните? — Тост безответный”. Он тогда поворачивается ко мне и говорит: “Мы встречались?” Я говорю: “Да... Наша встреча — Виктория-Рэгия, редко, редко, в цвету...” — “Как? Но где это было?” Я опять ему говорю:

Это было у моря, где