Долг. Мемуары министра войны - Роберт Гейтс

Я тщательно обдумал свое поведение на этом и последующих совещаниях. Мне довелось наблюдать достаточно смен президентской администрации, чтобы понимать (вот оно, преимущество «пережитка» любого ранга), что главная опасность первых дней – увлечься разговорами, в особенности скептическими суждениями по поводу новых идей и инициатив. («Это не сработает – уже пытались – ничего не вышло».) Умудренный опытом «всезнайка» опасен, словно скунс на вечеринке в саду. Поэтому я преимущественно молчал; говорил, как правило, если мне задавали конкретные вопросы. Мы сидели за столами, расставленными квадратом, и так получилось, что избранный президент оказался прямо напротив нас с Малленом. Все мужчины были в костюмах и при галстуках.

Обама начал с того, каким хочет видеть это совещание, и кратко охарактеризовал свой стиль поиска информации и изучения мнений. Байден призвал всех не стесняться и принимать деятельное участие в обсуждениях. «Переходная» команда подготовила материалы для совещания и заранее их разослала, причем каждая тема сопровождалась кратким комментарием: текущая ситуация, предвыборные обещания, ключевые моменты. На мой вкус, материалы были отличного качества, слава богу, почти лишенные предвыборной риторики. В ретроспективе было любопытно узнать чужое мнение по Афганистану; комментарий гласил, что выводов два – требуется больше военных и гражданских ресурсов, а главную роль в афганской «смуте» продолжает играть Пакистан. Отчет постулировал увеличение численности войск как ключевое начальное решение нового президента. С учетом последующих событий замечательно звучало последнее предложение «афганского» комментария: «Новой администрации, президенту и его старшим советникам необходимо сразу же сигнализировать всему миру, что Соединенные Штаты намерены победить в этой войне и обладают терпением и решимостью сделать это».

Приступая к повестке совещания, Джонс изложил задачи Совета национальной безопасности и описал процедуры межведомственного взаимодействия. Затем завязалось обсуждение ситуации в Ираке, затянувшееся на час. Второй час мы говорили об Афганистане, Пакистане и Индии. Пакистан охарактеризовали как «основную, чрезвычайно опасную угрозу». За обедом мы еще час обсуждали Ближний Восток. Завершилось совещание дискуссией относительно первых шагов новой администрации, в том числе зарубежных поездок, встреч с иностранными лидерами, формулировок по национальной безопасности в инаугурационной речи президента, назначений в кабинете и тюрьмы Гуантанамо (это был самый длительный и жаркий спор), специальных посланников и переговорщиков, а также, конечно же, бюджета. Обама хотел действовать быстро, немедленно закрыть Гуантанамо и подписать административные указы о допросах, задержаниях и тому подобном, чтобы продемонстрировать радикальные перемены в политике по сравнению с администрацией Буша. Грег Крейг, будущий старший юрист Белого дома, указал на необходимость проявлять осмотрительность и осторожность: более трети указов, подписанных в первые дни работы администрации Клинтона, пришлось издавать снова, поскольку в ранних версиях обнаружились ошибки. Кто-то предложил установить крайний срок закрытия Гуантанамо. Я поддержал и назвал срок в один год; министерство обороны меня научило, что только конкретный срок способен заставить бюрократию шевелиться.

В целом, как мне показалось, эта первая встреча прошла неплохо: минимум позерства и попыток произвести впечатление на избранного президента (и друг на друга); обсуждение по большей части реалистическое и прагматичное. Да, мне пришлось вытерпеть и проигнорировать многочисленные выпады в адрес Буша и его команды (упавших не бьют, но не в политике) и выслушать нелестные отзывы о состоянии национальной безопасности и международной репутации США. Я сказал себе, что через четыре года или через восемь лет придет другая новая команда, которая точно так же будет насмехаться над этими людьми. Опыт убеждал меня, что, если отбросить словесную шелуху и радость победителей, между старой и новой администрациями гораздо больше преемственности, чем видится в первые, горячие деньки.

Повторная встреча команды по национальной безопасности состоялось во второй половине дня 9 января 2009 года в Вашингтоне. Среди прочего мы обсуждали Ближний Восток, Иран и Россию. Формат совещания был таким же, как в Чикаго; Макконнелл и Маллен выступили с десятиминутными докладами, а после началось обсуждение. Что касается Ирана и России, то прозвучало много слов об ошибках, допущенных администрацией Буша, и о необходимости нового подхода к обеим странам.

Байден предложил мне поговорить тет-а-тет после совещания. Мы встретились в небольшом конференц-зале, и он спросил, что я думаю о роли вице-президента в сфере национальной безопасности. Я ответил, что имел возможность наблюдать в действии две совершенно разные модели – Джорджа Буша-старшего и Дика Чейни. Сотрудники Буша присутствовали на всех межведомственных совещаниях по национальной безопасности, в том числе на заседаниях комитета принципалов СНБ[84], тем самым регулярно обеспечивая президента информацией, но почти всегда он сам делился своими взглядами только с президентом. Чейни, напротив, не только заставлял сотрудников присутствовать на всех межведомственных совещаниях более низкого уровня, но и исправно посещал заседания комитета принципалов и встречи с советником президента по национальной безопасности. Он не скрывал своих взглядов и твердо, даже яростно их отстаивал. Его сотрудники вели себя аналогично на других совещаниях. Я сказал Байдену, что рекомендую «модель Буша», поскольку она больше соответствует статусу вице-президента как второго по значимости избранного официального лица страны; вдобавок – а в Вашингтоне это имеет практическое значение, – если никто не знает, что именно вице-президент советует президенту, то никто не состоянии оценить, сильными или слабыми были его доводы. Если же вице-президент станет участвовать во всех совещаниях, помимо тех, что ведет сам президент, то просто окажется еще «одним из», человеком, убеждения которого хорошо известны общественности. Байден внимательно выслушал, поблагодарил меня – и поступил в точности вопреки моему совету, выбрав для себя «модель Чейни».

Девятнадцатого декабря я обедал у себя в кабинете в Пентагоне с Хиллари Клинтон. Я ее пригласил, рассудив, что нам следует познакомиться поближе, и она охотно согласилась. Мы уселись за круглый столик, который некогда принадлежал Джефферсону Дэвису. Я поведал Хиллари печальную историю взаимоотношений министров обороны и государственных секретарей, упомянул о негативном влиянии этих конфликтов на администрацию и на президентов. Я заметил, что нам с Конди Райс удалось наладить прочные партнерские контакты, и это сотрудничество благотворно сказалось не только на работе наших двух департаментов, но и на национальной безопасности в целом. Я сказал, что ни в коем случае не буду пытаться составить конкуренцию госсекретарю, в отличие от ряда своих предшественников, в роли основного представителя администрации по внешней политике, и что, как и при Буше-43, поддержу выделение дополнительных ресурсов Государственному департаменту. Надеюсь, закончил я, мы сумеем наладить такое же партнерство, какое существовало у меня с Конди. Хиллари достаточно долго пробыла в Белом доме и в сенате, чтобы ухватить суть моих слов, и ответила, что безусловно готова работать вместе. Надо признать, мы и вправду установили прочные партнерские отношения, отчасти потому, что, как выяснилось позднее, во многом мы одинаково смотрели почти на каждую серьезную проблему.