Золотая тетрадь - Дорис Лессинг

Продавец газет кричит: «Война на острове Кемой!», и у меня внезапно возникает чувство, как будто это пьеса, поставленная в театре, и я стою на сцене, в гуще действия. И все это — пародия на что-то. Я начинаю смеяться. Смеюсь я истерически. Регги смотрит на меня, он хмурится, я сильно ему не нравлюсь. Его рот, до этого живой, подвижный, готовый сложиться в улыбку соучастия, стремящийся понравиться, теперь застыл в какой-то тяжелой и немного горестной гримасе. Я перестаю смеяться, и неожиданно весь этот бесконтрольный смех и дикая манера говорить уходят, я снова становлюсь самой собой, нормальной. Он говорит:

— Что ж, Анна, я согласен с вами, но я обязан выполнять свою работу. В этом есть восхитительно комичная идея, но это — не для телевидения, а для кино. Да, я это вижу, могу понять вас.

(Он, рассуждая, тем самым возвращается в свою нормальность, ведь и я — опять нормальная.)

— Конечно, это было бы жестоко. Интересно, принял бы это зритель?

(Его губы снова сложились в причудливой усмешке. Он на меня посматривает, — он не может поверить, что только что мы пережили минуты взаимной ненависти в чистом виде. Мне тоже трудно поверить в это.)

— Ну, может, это и могло бы сработать. В конце концов, прошло уж десять лет после войны, — но просто это не для телевидения. Телевидение — вещь простая. И наша аудитория — ну, не мне вам говорить, что это не самая интеллектуальная публика. Мы не должны об этом забывать.

Я покупаю газету с заголовком на первой странице: «Война на острове Кемой». И небрежно замечаю:

— Этот Кемой станет еще одним местом, о котором мы узнаем только потому, что там была война.

— Да, моя дорогая, это слишком ужасно, правда ведь, то насколько мало все мы информированы.

— Но я вас здесь держу, а вам, должно быть, пора возвращаться на работу.

— Да, получается, что я и так уже довольно сильно задержался. До свидания, Анна, мне было так интересно с вами познакомиться.

— До свидания, Регги, и большое вам спасибо за прекрасный обед.

Дома я проваливаюсь в депрессию, которая потом превращается в мрачное самоосуждение. Но единственная часть этой встречи, за которую мне не стыдно, — это тот момент, когда я вела себя истерично и тупо. Никогда больше не стану я отвечать на все эти предложения с телевидения или из мира кино. Зачем? Я должна сказать себе всего-навсего следующее: «Ты правильно делаешь, что больше ничего не пишешь. Все это настолько унизительно и безобразно, что надо держаться от этого подальше. Ведь ты же все равно уже это знаешь, так зачем же снова и снова втыкать в себя нож?»

Письмо от миссис Эдвины Райт из США. Она представляет программу «Синяя птица», это — цикл одночасовых телевизионных постановок.

«Дорогая мисс Вулф! Ястребиным оком неустанно высматривая пьесы, которые могли бы представлять устойчивый интерес для перенесения их на наш экран, мы испытали подлинную радость и волнение, читая Ваш роман „Границы войны“. Я пишу Вам в надежде, что мы в дальнейшем сможем, к обоюдной выгоде, совместно работать над многими проектами. По дороге в Рим и в Париж я на три дня остановлюсь в Лондоне, и я надеюсь, что Вы позвоните мне в „Отель Блэкса“, чтобы мы могли договориться о встрече. К письму я прилагаю брошюру, которую мы подготовили в помощь нашим авторам. Искренне Ваша».

Брошюра была отпечатана в типографии, объем — девять с половиной страниц. Начиналась она так: «Каждый год без исключения к нам в редакцию приходят сотни писем с текстами пьес. Авторы многих из них демонстрируют подлинное понимание особенностей нашего жанра, однако их произведения не отвечают нашим требованиям в силу того, что авторы не имеют сведений об основополагающих принципах нашей работы. Еженедельно мы предлагаем вниманию зрителей одночасовые постановки и так далее, и так далее, и так далее». Пункт первый гласил: «Основной принцип цикла передач „Синяя птица“ — это разнообразие! На выбор темы не налагается никаких запретов и ограничений! Нас интересуют как приключенческие рассказы, так и истории о любви, о путешествиях, об экзотике, сюжеты о домашней жизни, о семейных отношениях, об отношениях родителей и детей, нам интересны и фантастика, и комедия, и трагедия. „Синяя птица“ не говорит „нет“ ни одной пьесе, в которой искренне и достоверно рассказывается о подлинном жизненном опыте любого рода». В пункте двадцать шестом было сказано: «Телевизионные постановки цикла „Синяя птица“ еженедельно смотрят девять миллионов американцев всех возрастов. „Синяя птица“ предлагает правдивые рассказы о жизни вниманию простых американцев: мужчин, женщин, детей. Нам верят, и нас, сотрудников „Синей птицы“, это ко многому обязывает. По этой причине авторы, пишущие для нас, не должны забывать о той ответственности, которая на них возлагается и которую они разделяют с программой „Синяя птица“: „Синяя птица“ не рассматривает пьесы, в которых обсуждаются вопросы вероисповедания, расовой принадлежности, политических убеждений или же идет речь о внебрачном сексе». А заканчивалась брошюра следующим образом: «С горячим нетерпением мы искренне ждем того дня, когда сможем прочесть и вашу пьесу».

Мисс Анна Вулф — миссис Эдвине Райт: «Дорогая миссис Райт! Благодарю Вас за столь лестное для меня письмо. Однако из брошюры, задающей ориентиры вашим авторам, я поняла, что вам не нравятся пьесы, затрагивающие расовые вопросы или же те, в которых идет речь о внебрачном сексе. В „Границах войны“ есть и то и другое. В связи с этим наше обсуждение возможности адаптации этого романа для постановки в вашей программе представляется мне не вполне целесообразным. Искренне Ваша».

Миссис Эдвина Райт — мисс Вулф (телеграмма с оплаченным ответом): «Большое спасибо быстрый ответ здравые рассуждения. Точка. Приглашаю ужин завтра вечером Отель Блэкса восемь часов».

Обед с миссис Райт в «Отеле Блэкса». Счет: 11 фунтов 4 шиллинга 6 пенсов.

Эдвина Райт, сорок пять или пятьдесят лет; пухленькая женщина, вся бело-розовая, с волосами серо-стального цвета, завитыми и блестящими; мерцающие сине-серые веки; блестящие розовые губы; блестящие бледно-розовые ногти. Костюм неярко-синего цвета, очень дорогой. Дорогая женщина. За мартини мы болтаем дружелюбно и непринужденно. Она выпивает три порции, я — две. Она свои проглатывает быстро, они действительно ей нужны. Она заводит разговор о людях из литературных кругов Англии, пытается выяснить, кого из них я знаю лично. Я почти никого не знаю. Пытается определить, какое место занимаю я. Наконец она находит мне подходящую ячейку, улыбаясь и говоря:

— Одна из моих любимейших подруг после встреч с (называет имя американского писателя) всегда говорит мне, что он терпеть не может… других писателей. Мне кажется, его ждет очень интересное будущее.

Мы переходим в ресторан. Тепло, уютно и неброско. Заняв свое место, миссис Райт оглядывается по сторонам, на секунду теряя профессиональную выправку: ее накрашенные, в маленьких морщинках веки почти смыкаются, глаза сужаются, розовый рот слегка приоткрыт — она ищет кого-то или что-то. Затем она принимает печальный вид сожалеющего о чем-то человека, и, судя по всему, ее чувства искренни, потому что она говорит, явно действительно имея это в виду: