Мой отец нарком Берия - Серго Берия

Во время официального визита Ярузельского в Москву Горбачев передал ему лишь копии найденных в советских архивах списков и других материалов бывшего Главного управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР. В копиях значатся фамилии польских граждан, находившихся в 1939–1940 годах в Козельском, Осташковском и Старобельском лагерях НКВД. Ни в одном из этих документов речь об участии НКВД в расстреле военнопленных не идет. Документы свидетельствуют лишь об отправке эшелонов с польскими гражданами в Смоленск.

Когда мы стали узнавать правду о Катыни, о существовании «Особой папки» с решением Политбюро, мир еще не знал, что старая тайна давно известна Генеральному секретарю ЦК КПСС. Горбачев просто лгал, когда ссылался на отсутствие соответствующих документов в архивах Советского Союза. Впрочем, давно привыкшие к «трюкам» советской стороны поляки, надо полагать, не очень поверили «отцу перестройки». И оказались правы. Правда, когда обанкротившегося экс-президента уже несуществующего СССР уличили в очередной лжи, краснеть тому не пришлось – Горбачев уже был в отставке…

Из интервью руководителя аппарата экс-президента СССР Валерия Болдина зарубежной прессе:

«По вопросу секретных протоколов и документов по Катыни Горбачев утверждает, что он не знал ни о чем, что они для него – как снег на голову, и узнал-то он о них будто бы в один день и час вместе с Ельциным, когда передавал ему все дела в Кремле. “Ну вот, теперь это твой груз…” Так вот, в данном случае правда в том, что, во-первых, Горбачев получал все документы… Особенно когда возник вопрос по Катыни. К тому времени уже работала советско-польская комиссия. Начался поиск материалов. Горбачев знал, что такие материалы есть, и на этот раз сам попросил меня показать их. Я дал команду найти в архиве все относящееся к Катыни. Вскоре мне принесли законвертованный пакет. И хотя, по существовавшим тогда правилам, я имел возможность вскрыть пакет, я не стал этого делать, как не вскрывал ни одного из тех полутора тысяч пакетов, что так и остались лежать в архиве. Я отнес пакет Горбачеву, он сам вскрыл его, не показав, прочитал, что там написано, сам законвертовал, заклеил лентой и сказал: “Это то, что ищут. Это о расстреле НКВД польских офицеров”. И этот документ я более не видел. Конверт был при мне запечатан. А когда я спросил, надо ли давать информацию по Катыни, Горбачев сказал: кому надо, он сообщит сам.

– Как вы думаете, говорил ли Горбачев кому-нибудь об этих документах?

– Этого я не знаю. Во всяком случае, он еще дважды спрашивал меня – уничтожены ли секретные протоколы и материалы, связанные с Катынью.

– Он хотел, чтобы они были уничтожены?

– Ну, конечно, особенно секретные протоколы, потому что они были для него по существу миной замедленного действия. Их обнаружение и рассекречивание грозило ему моральной и политической смертью. Ведь, будучи осведомленным об их существовании, он обманул Верховный Совет и Съезд народных депутатов, общественность страны, да и мировую – тоже.

Как только я вступил в должность заведующего Общим отделом, то первое, о чем узнал, были материалы закрытого порядка, к которым можно отнести секретные протоколы Молотова – Риббентропа и информацию по Катыни. А поскольку события, стоящие за ними, к тому времени начали муссироваться в печати, то я немедленно доложил Генсеку: документы имеются. Я принес и показал ему секретные материалы, завизированную карту. Он расстелил карту и долго изучал ее. Он изучал линию границы, которая была согласована. Насколько помню, там стояли две подписи: Сталина и Риббентропа. Горбачев изучал документы долго, потом сказал: “Убери, и подальше!”. А на первом Съезде народных депутатов СССР он заявляет, что “все попытки найти этот подлинник секретного договора не увенчались успехом”. Вскоре после этого он спросил как бы между прочим, уничтожил ли я эти документы. Я ответил, что на это нужно специальное решение. Он: “Ты понимаешь, что представляет сейчас этот документ?”. То, что он большой мистификатор, секрета не представляет…»

По меньшей мере наивно было бы морализировать на сей счет: мол, низко и подло обманывать и собственный народ, и народ соседней державы, потерявшей по вине большевистской партии тысячи своих сыновей – цвет нации. Но все случившееся в Кремле, увы, вполне закономерно. И то, что вчерашний слуга охотно «сдает» сегодня обанкротившегося хозяина, и что последний, такой же партийный аппаратчик, только более изощренный, поступил именно так, а не иначе.

Довольно примечательна записка, адресованная Горбачеву еще одним аппаратчиком – В. Фалиным:

«Наш аргумент – в госархивах СССР не обнаружено материалов, раскрывающих подоплеку Катынской трагедии, – стал бы недостоверным. Выявленные учеными материалы, а ими, несомненно, вскрыта лишь часть тайников, в сочетании с данными, на которые опирается в своих оценках польская сторона, вряд ли позволят нам дальше придерживаться прежних версий и уходить от подведения черты… Видимо, с наименьшими издержками сопряжен следующий вариант: сообщить В. Ярузельскому, что в результате тщательной проверки соответствующих архивохранилищ нами не найдено прямых свидетельств (приказов, распоряжений и т. д.), позволяющих назвать точное время и конкретных виновников Катынской трагедии. Вместе с тем в архивном наследии Главного управления НКВД по делам военнопленных и интернированных, а также Управления конвойных войск НКВД за 1940 год обнаружены индиции, которые подвергают сомнению достоверность “доклада Н. Бурденко”. На основании означенных индиций можно сделать вывод о том, что гибель польских офицеров в районе Катыни – дело рук НКВД и персонально Берия и Меркулова.

Встает вопрос, в какой форме и когда довести до сведения польской и советской общественности этот вывод…»

Записка датирована февралем 1990 года. Примечателен и совет Фалина Горбачеву: «Можно сделать вывод…» Так и сделали, потому что «подставлять» правящую партию ни сам Горбачев, ни его окружение явно не собирались.

Впоследствии Михаил Сергеевич, нисколько не смущаясь, попробует переложить ответственность на Ельцина: мол, я Борису Николаевичу все материалы по Катыни передал, но почему он не проинформировал польскую сторону, я не знаю…

Последний Генеральный секретарь и после ухода в отставку остался верен себе – Горбачев, как всегда, «был не в курсе».

Президент России Борис Ельцин на вопросы журналистов ответил более откровенно:

– Горбачев и в Конституционный суд не пришел потому, что боялся этого вопроса…

Как ни парадоксально, но всей правды не решилось сказать и само руководство посткоммунистической России. Официально было заявлено, что к Катынской трагедии причастен тогдашний нарком внутренних дел Лаврентий Берия. Подхватившие старую версию средства массовой информации сделали, правда, одну оговорку: «Первоначально в документах фигурировала фамилия Берия, но потом чья-то рука его вычеркнула…» Это обстоятельство почему-то никого особенно не смутило. А зря. И в материалах заседания Политбюро, состоявшегося 5 марта 1940 года, и в других документах подписи моего отца нет. Лукавили устроители шумной пресс-конференции, что возражавших против зловещей акции не оказалось.