Летняя королева - Элизабет Чедвик

– Но не по собственной воле.

– Так устроен мир.

Алиенора обратила внимание, как холодны его руки, с каким усилием он дышит.

– Мне от этого не легче. – Она опустила глаза, прикусив губу. – Я получила предложение заключить второй брак, когда этот расторгнут. – Она помолчала, стараясь успокоиться, затем подняла голову и продолжила: – Генрих, герцог Нормандии, просил меня принять его ухаживания.

Жоффруа уставился на нее больными глазами, но выражение его лица не изменилось.

– И что ты ответила?

– Я пока не дала ответа. Хотела обсудить это с тобой, но вижу, что тебе нужен отдых.

Жоффруа приосанился.

– Мне хватит сил поговорить с тобой, пусть даже дни мои сочтены, – произнес он с достоинством и откинулся на спинку стула. – Он гораздо моложе тебя.

– Да, – согласилась она. – Совсем недавно стал мужчиной, хотя успел побывать на войне. Генрих приехал в Париж вместе с отцом. – Упоминание о графе Анжуйском добавило печали в атмосферу. – Я так и не поняла, каков он. Почти все время он держался скрытно и тихо, но, думаю, это была лишь маска. Слухи о нем ходят совершенно другие: по мнению многих, он действует энергично во всех случаях. Я в нем не уверена, а потому колеблюсь. – «Я думала, что ты будешь рядом и дашь мне совет, но теперь вижу, что этого не случится». – Его отец стремился нас сосватать, но ему также хотелось объединить Анжу и Аквитанию. Действовал он очень осторожно, как ты можешь себе представить. Если бы Людовик уловил хоть слово, он бы заживо содрал кожу с обоих.

Жоффруа с трудом вздохнул:

– Если ты выйдешь замуж за молодого человека, то король не простит вас до конца жизни.

– Меня не волнует мнение Людовика в этом вопросе. – Алиенора вздернула подбородок. – Когда я считалась женой короля, то боялась его настроений и меня возмущало то, как он со мной обращался, но как политический противник он меня не пугает. Людовик мне не чета.

– Совершенно верно. – Жоффруа криво усмехнулся. – У тебя еще будет время обдумать это дело и понаблюдать за герцогом.

Алиенора кивнула. Слово «время» тоже добавляло ей печали.

– Тебе придется заключить брак с кем-то, – продолжил Жоффруа. – А кандидатов соответствующего положения не так много.

Она сглотнула.

– Ты знаешь мои мысли об этом.

– Это правда, но мы оба понимаем, что это был бы неверный путь для Аквитании, тем более что сейчас мы все равно не можем его выбрать. – Голова его поникла, словно отяжелев, к желтизне на лице прибавился серый оттенок.

– Я позабочусь, чтобы твоему сыну оказали внимание и поддержку, какие только понадобятся, – произнесла Алиенора, стараясь сохранить твердость голоса. – Сделаю для него все, что в моих силах, так как знаю, что и он будет стараться изо всех сил как ради меня, так и ради своего отца. – Она мягко отняла руку. – Думаю, тебе следует немного отдохнуть.

Жоффруа с трудом поднял голову:

– Ты еще раз навестишь меня перед отъездом?

– Конечно. Мог бы и не спрашивать.

Алиенора встала и слегка дотронулась до его лица, и всем, кто это видел, показалось, что это был всего лишь ласковый жест герцогини, благоволившей к верному вассалу в трудной ситуации, но в ее душе появилась глубокая рана. Совсем не так она хотела бы с ним проститься.

Он взял ее руку и удержал.

– Если бы я мог вернуться в одно весеннее утро твоей молодости и увезти тебя навсегда, я бы так и сделал, – хрипло прошептал он.

– Не нужно… – Голос ее дрогнул.

– Я хочу, чтобы ты сохранила эту мечту и превратила ее в воспоминание. Того, чего никогда не было, но всегда будет.

Ее сердце обливалось кровью.

– Да, – прошептала она. – Всегда.

Он замолчал, чтобы отдышаться.

– Ступай. Я тебя догоню. Теперь, когда мы увиделись, я здоров.

Жоффруа отпустил ее руку, и Алиенора вышла из комнаты, словно ничего не случилось, но, закрыв за собою дверь, она прислонилась к стене и дала волю слезам, которые обжигали как огонь.

У него не было сил скрыть собственное горе, когда он глядел вслед Алиеноре. Казалось, будто от его сердца к ее руке протянулась нить. Ему было все равно, кто видит его слезы. Он понимал, что соглядатаи воспримут это за глупость больного человека, не имеющего больше сил служить своей госпоже и Аквитании. А правда уйдет с ним в могилу; и эта правда будет его сокровенным утешением.

Алиенора вцепилась в подлокотники кресла и, глубоко вдохнув, вздернула подбородок. Она вернулась в Божанси и теперь сидела на возвышении в большом зале, ожидая, что собравшиеся епископы объявят ее брак с Людовиком расторгнутым. Документ о разводе был уже готов, оставалось только дать просохнуть чернилам на пергаменте и поставить печать.

Она прибыла накануне из Пуатье, чтобы выслушать решение церкви и получить документ о разводе. Это были ее последние часы в статусе королевы Франции и окончание пятнадцатилетнего брака, который вообще не следовало заключать. Людовик сидел на троне рядом с ней, его лицо ничего не выражало. Застенчивый светловолосый юноша превратился во вздорного, одержимого религией мужчину тридцати двух лет, с вечно нахмуренным лбом. И все же он казался по-прежнему красивым в приглушенном свете, да и сила была на его стороне. Алиенора понимала, что отцы, у которых незамужние дочери, будут кидать жадные взгляды на него, стремясь взобраться по спицам на колесо Фортуны. И да поможет Господь той бедняжке, которая победит в этой гонке.

С места поднялся епископ Лангра, раздувая грудь, словно павлин, сверкая острыми глазками. Как раз сейчас он вперил взгляд в лист пергамента с висящей на плетеном шнуре печатью. Алиенора заподозрила, что это всего-навсего его записки, но епископ делал вид, будто это важный документ.

– Я, право, не знаю, – сказал он, потирая скулу, – могу ли я поднять вопрос о неверности королевы. – Произнеся эти слова, он оторвался от чтения и оглядел собравшихся священников. – Оно было задокументировано в нескольких случаях, и у нас есть свидетели, готовые все подтвердить.

Наступила напряженная, зловещая тишина. Алиеноре показалось, будто ее желудок прилип к позвоночнику. Она сосредоточилась на том, чтобы сохранить на лице непроницаемую маску, но мозг лихорадочно работал. «Что он узнал? Что собирается сказать?»

Епископ повернулся к столу и достал одну из золотых застежек, которыми она имела обыкновение подкалывать свои платья.

– Вот что было обнаружено в спальне дяди королевы в Антиохии – не просто в спальне, а в самой его кровати! – Он выразительно поднял брови. – В доказательство у меня есть показания свидетелей!

Маска Алиеноры соскользнула, ее губы скривились в отвращении. Эту заколку она лично подарила супруге Раймунда. Тоже мне новость – нашли заколку в спальне Раймунда! А замечание, что заколку обнаружили в его постели, – сплошной идиотизм, поскольку никто не станет предаваться любви в таких драгоценностях, а если бы ее сняли, то не оставили бы между простыней. Тем не менее королева поняла, куда клонит епископ. Сумей он обвинить ее в прелюбодеянии и представить при этом доказательства, то она теряет все.