Тайный дневник Исабель - Карла Монтеро Манглано
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет-нет, я себя чувствую хорошо… Нам следует подумать, какие ответные действия мы предпримем, — подумать, каким должен быть наш следующий шаг.
Чувствуя себя неловко из-за того, что этот вопрос уже обсуждался и что было принято решение без учета мнения Карла, я прошептала:
— По правде говоря, у нас уже имеется одна идея.
— Неужели? — сказал Карл с плохо скрытым раздражением. — И что же это, позволь узнать, за идея?
— Прежде всего нужно побыстрее поженить вас с Надей.
— Я не думаю, что…
Я, легонько прикоснувшись пальцами к его губам, не дала ему выразить свое возмущение.
— Т-с-с-с-с… Пожалуйста. Ты же и сам понимаешь, что другого выхода нет. Побыстрее вас поженить нужно и для вашей же безопасности — и Надиной, и твоей. Я возвращусь в Брунштрих. Поскольку Алоис наверняка приедет туда на свадьбу, я воспользуюсь этим для того, чтобы выведать его намерения, а также выяснить, на каком этапе разработки находится создаваемое им ужасное оружие.
Сделав небольшую паузу, я тихонько сказала:
— Я внедрюсь в секту.
Реакция Карла на эти мои слова, как я и предполагала, была бурной.
— Нет! Я не позволю! — воскликнул он, повышая голос. — Это слишком опасно!
— Это необходимо.
— Тогда пусть это сделает кто-нибудь другой! Есть десятки агентов, почему же это должна делать именно ты?
— Нет никого, кто был бы так же хорошо подготовлен, как я, и ты это знаешь. На подготовку другого человека уйдет много времени, а его у нас нет. Кроме того, решение уже принято. Керси и кэптен Камминг придерживаются такого же мнения.
То, что мнением Карла никто не поинтересовался, вызвало у него еще большее раздражение и желание настоять на своем.
— Ты что, не понимаешь?! Все, кто пытался сделать это раньше, были разоблачены! И их всех убили!
— Все они были мужчинами. Меня же никто ни в чем не заподозрит, потому что я — женщина. Можешь не беспокоиться: у меня нет ни малейшего желания умереть, — сказала я с улыбкой, которой попыталась ослабить возникшее напряжение.
Карл, тем не менее, уступать не хотел. Всем своим видом показывая, что будет упираться до последнего, он заявил:
— Я буду ходатайствовать перед своим начальством, чтобы ты этим не занималась. С моим мнением все еще считаются. И я никогда не соглашусь, чтобы именно ты попыталась внедриться в секту!
От таких заявлений мое терпение лопнуло, и я вскипела:
— А я буду ходатайствовать перед своим начальством, чтобы тебя от этой операции отстранили! Твое эмоциональное состояние не позволяет тебе в ней участвовать! И не тебе решать за меня, решать, что и как мне делать! — стала я кричать, глядя Карлу прямо в лицо. — Ты что, забыл?! Между нами уже ничего нет! Ничего! Меня интересовала только физическая близость — ты сам мне это сказал!
Карл резко приподнялся и здоровой рукой крепко схватил меня за правую руку.
— Скажи мне это! Ну же, скажи мне это! — яростно потребовал он.
— Я прошу тебя меня отпустить, — гневно процедила я сквозь зубы.
Однако он все так же крепко держал меня за руку и все так же сурово на меня смотрел.
— Скажи мне прямо в лицо, что ты меня не любишь!
— Отпусти меня, ты причиняешь мне боль!
Мы с ним в течение нескольких секунд смотрели друг другу в глаза, словно бы оценивая, у кого больше решительности и силы. Затем он ослабил хватку и выпустил мою руку.
Не произнося ни слова и не глядя на Карла, я обошла вокруг его кровати и взяла свои вещи, лежавшие на стуле.
— Что ты делаешь?
Я стала надевать пальто…
— Ты не можешь уйти. Ты не можешь снова бросить меня подобным образом.
Я уже вдела руки в рукава пальто, но когда стала застегивать пуговицы, они оказались для моих дрожащих рук слишком большими, а отверстия для них — слишком маленькими…
— Ты не можешь снова со мной так поступить! Ты меня слышишь?!
Я попыталась надеть перчатки…
— Ты не можешь снова от меня убежать!
Перчатки все никак не надевались: мои — ставшие очень неуклюжими — кисти в них все никак не засовывались.
— Ну же, скажи мне, что ты на самом деле чувствуешь! Скажи, что ты меня не любишь! Я хочу услышать от тебя эти слова!
Подгоняемая его неугомонностью и чувствуя, что у меня начинают сдавать нервы, я поспешно схватила свою шляпку и сумку.
— Не уходи из этой комнаты! Не смей этого делать! Лизка! Лизка!
Я вышла из комнаты и захлопнула за собой дверь, оставив и его самого, и его крики по ту ее сторону. «Лизка, вернись!» — слышала я, прислонившись спиной к двери, ставшей для меня спасительным парапетом, к двери, заглушающей его гневные слова. «Вернись, черт бы тебя побрал!.. Лизка!» Я вздрогнула, почувствовав, как в дверь ударилось что-то тяжелое, после чего раздался звон осколков разбившегося стеклянного предмета. Через щель под дверью к моим ногам побежала струйка воды. Но я так и осталась стоять, прислонившись спиной к двери, держа в руках шляпку и сумку. Я стояла абсолютно неподвижно. И чувствовала себя невероятно изможденной.
Появление — весьма своевременное! — медсестры, которая везла по коридору на тележке медикаменты, помогло мне собраться с силами и наконец-то уйти. Я пошла по коридору легким шагом, вытирая кулачком те несколько слез, в виде которых мои эмоции смогли пробиться сквозь мою гордость. Крики по ту сторону двери затихли.
19 февраля
Признаюсь тебе, брат, что я не виню тебя в своих горестях, — поверь мне. Их причиной была она и только она. Весь окружающий мир сократился для меня до поля зрения одной-единственной подзорной трубы, в котором было видно только ее — моего ангела и моего демона. Она была ангелом, который изменил мое мировосприятие и мою сущность, и это изменение было таким же сладостным, какой может быть смерть, и таким же мучительным, каким является рождение на белый свет. Она была демоном, который бросил меня одного в абсолютной пустоте, не оставив мне ни духовных ценностей, ни веры во что-либо, ни мыслей о чем-либо или о ком-либо, кроме нее самой — строптивой и недосягаемой. Я, охваченный отчаянием и сомнениями, почувствовал в своей душе пустоту, потому что она вытащила из моей души все, что в ней было, — как вытаскивают из ореха его содержимое и затем бросают пустую скорлупку себе под ноги. Она забрала из моей души все то, что и составляло мою сущность. Она сбросила мою звезду с небесного свода, а на ее месте создала черную дыру, состоящую из вопросов без ответов, и эта черная дыра поглотила всю мою энергию и все мое естество. Почему?
Почему она сделала из меня несчастного и жалкого человека? Почему она превратила мою свободу в бессмысленную обузу, мою независимость — в тоскливое одиночество, мою самодостаточность — в ощущение, что я абсолютно никому не нужен и никогда не буду нужен? Почему она ворвалась в мою жизнь и затем исчезла из нее, оставив после себя вирус одиночества и нестерпимое желание, отравляющее мою кровь?