Охота полуночника - Ричард Зимлер

— Но когда ты приехала в Англию, выяснилось, что он лгал тебе.

— Да. Мне дали вычурную одежду и отправили работать проституткой в Гайд-парке. Мне тогда было всего шестнадцать. Не могу даже сосчитать, сколько мужчин предлагали мне называть себя папой. — Она засмеялась. — Я выучилась говорить все, что им хотелось — папа, милый, ненаглядный. По-английски, по-французски, по-испански — даже по-немецки! О да, за эти годы я научилась многим полезным вещам. — Она откинулась на спинку дивана, похоже, давно смирившись с тем, как прошла ее жизнь.

— Можно ли было убежать?

— Я на это надеялась. Втайне я верила, что неукротима, что никто не сумеет удержать меня навсегда. Я была уверена, что, взяв верх над дядей и матерью, я сумею победить и жизнь. Я была такой наивной и оптимистичной! Между прочим, это у нас с тобой общее, не то, что у Даниэля. Я думаю, он появился на свет, изведав адовы муки; может, поэтому он и полюбил меня?

В этот миг я почувствовал сильнейшую потребность сознаться, что предал его. Я понимал, что это мой единственный шанс, но, попытавшись подобрать верные слова, понял, что их не существует.

— Джон, мы не обязаны говорить об этом, — заметила Виолетта, почуяв мое волнение.

— Нет, я хочу этого разговора больше всего на свете. Именно этого я и хотел с того момента, как прибыл сюда.

— Я дважды пыталась бежать. Мой сутенер так страшно бил меня за это, что оба раза я не могла работать целую неделю. После второго побега он привязал меня к кровати и пригласил попользоваться мною мужланов — трубочистов, мусорщиков… — Она сморщила носик. — Я открою тебе секрет — мне в принципе было наплевать на то, что они вот так вот использовали меня, но они оставили на мне столько насекомых! После этого я перестала верить в сочиненную мною сказку о победе вопреки всему. Я сочинила новую, в которой успех зависел от того, насколько хорошо я сумею воспользоваться обстоятельствами. Судьба превратила меня в шлюху? Что ж, пять лет, до тех пор, пока мне не исполнился двадцать один год, я ублажала мужчин Лондона. Каждому из нас нужна простая цель, считаю я. Знаешь, один английский генерал заявил мне, что я отношусь к своей работе по-солдатски. — Она коротко засмеялась. — Он хотел сделать мне комплимент, Джон, — добавила она, рассердившись, что я не счел это забавным. — Бедный милый Джон, который так старается защитить Виолетту. Пожалуйста, не жалей меня — я прекрасно выполняла свою работу. Знаешь, мне вдруг пришло в голову, что за все те годы в Англии я ни разу не посмотрела в ночное небо. Дошло до того, что я начала удивляться: с чего это я устроила такой шум из-за дядюшки? И почему я мечтала об Америке? — Она встала. На стене позади нее появилась зловещая тень, словно кто-то преследовал ее. — Нет, оказалось, что быть женщиной — совсем не то, что я думала раньше. А что совпадает с мечтами? В любом случае, это было лучше, чем быть ребенком — намного лучше. Знаешь, Джон, я даже не могу сказать, почему я его убила. Вот это кажется мне непростительным. Для убийства должна быть очень веская причина, ты так не считаешь?

— Убила кого? Я не понимаю тебя.

— Я должна выпить виски, — сказала она, облизнув губы. — Тебе принести?

Виолетта наполнила стаканы, согнулась над своим и стала прихлебывать из него, как кошка. Я молчал, ожидая продолжения.

— Через пять лет после моего приезда в Англию, — заговорила она, — я проснулась и увидела в постели рядом с собой мужчину. — Она посмотрела в стакан и начала размешивать виски пальцем. — Кожа у него походила на молоко. И на руках нежные светлые волосы. — Она лизнула палец. — Многие англичане так выглядят. Но я проснулась рядом с ним и не смогла о нем ничего вспомнить, даже откуда он взялся тут. Я почему-то решила, что нахожусь в Порту, и это мой дядюшка забрался ко мне в комнату. Я схватила его трость и ударила его, пока он спал. Я ударила его очень много раз. — Она подняла над головой воображаемую трость и резко опустила ее, стукнувшись рукой об стол. — Изо рта у него текла кровь, а я все била его, все била, пока жена его не превратилась во вдову, а дети не остались сиротами. Когда я поняла, что убила его, ни на минуточку не пожалела об этом.

— Ты думала, что это дядя Томас и что он…

— Нет-нет, когда я увидела кровь, то поняла, что это не мой дядя. Я вспомнила, что зовут его Фредерик, что у него есть жена и два сына. Но я все равно била его, и его смерть меня очень порадовала.

Она снова откинулась на спинку дивана и начала грызть ноготь на большом пальце.

— Мой сутенер увез меня в Ливерпуль, чтобы избежать следствия. Я сменила имя и проработала там еще два года, в основном в доках. — Она вскочила и наполнила оба стакана.

— Как же ты избавилась от него? — спросил я.

Она села на место и сказала:

— Терпение, Джон. Я как раз подхожу к этому. Однажды ранней весной, в очень дождливый день, с парохода сошла на берег элегантная молодая женщина и спросила меня, где можно нанять экипаж. Она говорила с очень знакомым акцентом, поэтому я ответила ей по-португальски. Мы посмеялись над этим совпадением, и я проводила ее в отель. Ее звали Мануэла Сильвейра Диас, и мы были одного возраста — двадцать три года. Она была замужем за англичанином, и они только что вернулись из Америки. Он с двумя детьми уже находился в Ньюкасле, а ей пришлось задержаться в Бостоне, и теперь она хотела нанять гувернантку. Прежде, чем мы расстались, она спросила, не нужна ли мне работа, даже не поинтересовавшись, кто я такая и чем зарабатываю себе на жизнь. — Виолетта скептически посмотрела на меня. — Непростительная безответственность, тебе не кажется? И что я знала о воспитании детей?

— Она что-то почувствовала в тебе — что-то доброе и целеустремленное. Мы все в тебе это чувствовали.

Виолетта насмешливо фыркнула.

— Ничего подобного. Просто она верила, что все люди хорошие — это немного похоже на тебя, Джон. И она тоже была еврейкой. Ее предки бежали от Лоренцо Рейса и его друзей.

— И что ты ей сказала?

— Я сказала, что пойду к ней в гувернантки. Она дала мне адрес. В следующую ночь я наняла экипаж из Ливерпуля в Манчестер, а оттуда, сменив еще несколько экипажей, добралась до Ньюкасла. Я поселилась в доме у Мануэлы, не имея никакой одежды, кроме той, что была на мне; в комнате рядом с детской. — Ее глаза наполнились слезами. — У меня была собственная кровать и простыни! Помнишь, как Даниэль поселился у сеньоры Беатрисы? Он говорил нам, что простыни гладкие, как мох!

Я дотянулся до ее руки, но она отдернула ее и села, как деревянная.

— Меня не нашли — ни полиция, ни мой сутенер, хотя я постоянно тревожилась об этом. Джон, а теперь скажи мне вот что: где в тебе живут угрызения совести?

Я решил, что она спрашивает, о чем я больше всего сожалею в своей жизни.

— Я сожалею, что не сумел утешить моего отца. Это могло все изменить.

— Нет, где они в тебе? Где? — Она увидела мое растерянное лицо и произнесла: — Мои — у меня в глазах. Когда я смотрю в зеркало, то вижу, как все, о чем я сожалела, смотрит на меня оттуда, словно я только из этого и сделана. И вот что я тебе скажу — невинная кровь никогда не высыхает. И скажу еще кое-что об охоте, а ты можешь передать это Полуночнику: лучший охотник — это твоя вина! Жизнь с детьми Мануэлы оказалась для меня всем на свете. Я могла исчезнуть в их мире, а именно это я всегда и пыталась сделать тем или иным способом — раствориться в чьей-нибудь жизни.