Дочь викинга - Юлия Крен

Монастырь, посвященный святому Амброзию, был довольно большим. По приказу Роллона его стены отстроили заново, но монахинь тут было мало, всего семеро. Две из них были слепыми и старыми, и потому они не могли восстановить это сооружение во всей его красе.

Гизела вновь показала сестрам свои руки. Да, она не должна искупать свои грехи тяжелым трудом и все же готова пойти на это, чтобы монастырь вновь сделался символом святости…

Оказавшись в монастыре, Гизела первым делом написала письмо своей матери, Фредегарде, полагая, что та все еще находится в монастыре в Шелле. Гизела сообщила, где она, но не упомянула о том, при каких обстоятельствах тут очутилась. Она намекнула на то, что их план сработал, и заявила, что хочет остаться в монастыре.

Пока что у принцессы не было возможности отправить матери это письмо, но девушка все время носила его с собой. Оно стало для нее напоминанием о том, что со временем все войдет в свое русло. Все наладится. Все будет так, как и хотела Фредегарда.

Когда настала весна, в монастырь постучались монахи из Западно-Франкского королевства. Они направлялись в Руан, чтобы вернуть реликвии, утраченные во время разграбления епархий. При этом братья хотели выполнить поручение Фредегарды и расспросить жителей монастырей о Гизеле и об Эгидии.

Все эти месяцы Гизела ни разу не плакала, не разрыдалась она и сейчас. Принцесса упала на колени и возблагодарила Господа и добрых братьев, подаривших ей возможность передать матери весточку. Сообщить ей о том, что она еще жива, что все обернулось к лучшему. По крайней мере, передавая монахам письмо, которое она так долго носила с собой, Гизела думала, что это так.

И только когда братья покинули монастырь, в душе принцессы вновь вспыхнула боль: ее мать узнает, что с ее ребенком все в порядке, Гизеле же оставалось только надеяться на то, что Руна позаботится об Арвиде.

Несколько недель спустя принцесса получила ответ – и не только. С тех пор Фредегарда постоянно посылала в монастырь серебро, ткани, еду, разнообразные подарки, полученные ею от короля. Она часто просила дочь приехать к ней в Шелль, но Гизела упрямо отказывалась, отвечая, что ей по душе новая родина, дарованная ей Господом. На самом же деле она чувствовала, что остаток жизни проведет в одиночестве. Не здесь был ее дом, ее родина. И все же Гизела не хотела встречаться с матерью, все еще видевшей в ней маленькую, беспомощную девочку. Как рассказать Фредегарде о том, что с ней случилось? Как умолчать об этом?

Переписываться было намного легче. Легче было поддаться сладкому обману, словно Гизела осталась прежней и все сложилось так, как и было задумано.

Благодаря дарам Фредегарды монастырь обогатился. Сюда приезжало все больше монахинь. Они считали, что Гизела родственница короля, а подарки воспринимали как доказательство ее высокого происхождения. Это стало одной из причин, по которой Гизелу сделали настоятельницей этого монастыря.

Ее жизнь была безмятежной. Новая аббатиса была спокойной, неназойливой и решительной. Она редко проявляла чувства и не поддавалась ни на какие искушения. Тело Гизелы оставалось слабым, до конца ее жизни оно расплачивалось за пережитые в юности лишения. Но тело ничего не значило в монастырской жизни, а дух принцессы был закален временем, проведенным вместе с Руной. Решение оставить сына с подругой, а самой отрешиться от мирской жизни было не напрасным.

За покой и безопасность, обретенные в монастыре, Гизела дорого заплатила – она никому не могла рассказать о своем горе. Принцесса носила печаль в своей душе. Она взвалила на себя этот груз и была исполнена решимости нести его в одиночку до конца.

И все же ее снедала тоска по сыну. Гизела представляла себе, как вырос Арвид, каким он стал, и тихо плакала, ведь Руна могла защитить ее малыша, а сама она никогда не сможет позаботиться о нем.

Первый снег растаял, и в селение пришел сборщик податей. Альфр, зная о его скором появлении, вернулся в деревню и долго торговался по поводу размера дани – как оказалось, успешно. Вместо четырнадцати мешков зерна Альфр отдал десять, вместо четырех поросят – двух, а вместо кур и вовсе отделался мешочком льняного семени и мешочком чечевицы.

Одинга была счастлива – когда землей владели франки, торговаться со сборщиками податей не приходилось. Она не знала, почему в этот раз все сложилось так удачно. Может, у норманнов не принято мелочиться, а может, Альфр был настолько сильным воином, что никто не решался с ним ссориться.

Но как только сборщик податей ушел, Альфра вновь потянуло в лес, к друзьям и кутежу. Одинга с облегчением попрощалась с ним. Малыши и Руна тоже были рады.

Северянка думала, что ею овладеет такое же беспокойство, как и Альфром, ведь она тоже привыкла к бродяжнической жизни. Но ей не было тесно и скучно в этом доме, пока Арвид подрастал, а у нее было вдоволь работы.

Даже в холодные зимние месяцы, когда не нужно было ни сеять, ни убирать урожай, ни молоть муку, Руна находила себе работу по дому.

Весной, когда снег смешался с грязью, Одинга решила на время оставить дом и пойти вместе с Руной в соседнее селение на ярмарку. Женщина уже давно там не была и не знала, живут ли в той деревне люди, но теплые лучи солнца пробудили в ней желание это выяснить.

Да, люди там жили. Каждую пятницу тут была ярмарка и в деревню сходилось много людей. Франкский язык мешался с норманнским.

Одинга принесла с собой кур (те отчаянно вырывались и кудахтали) и свежие яйца и сумела обменять их на товары, принесенные горшечником и кузнецом.

На ярмарке обменивались не только товарами, но и последними новостями. Тут Руна узнала, что Роллон расправился с последними бандами разбойников и сейчас уговаривал франкских крестьян поселиться на юге его земель, потому что норманны все же предпочитали оставаться на берегу.

Шум толпы сводил Руну с ума. Она уже давно не видела так много людей в одном месте. Но ей нравилось, что никто не спрашивает ее о прошлом и о ее родине. Словно здешние жители хотели построить на руинах старой жизни новое будущее и понимали, что в стране, где войны больше нет, зато есть сильный правитель, можно начать все сначала.

С тех пор женщины постоянно ходили на ярмарку.

Когда снег полностью сошел, в воздухе сладко запахло весной, а зелень лугов украсили алые и желтые цветы, Руна стала больше времени проводить на улице. Арвид сидел в траве, глазея на пчел. Он уже научился ползать. И называл ее мамой.

Руна думала о том, что она обещала Гизеле рассказать Арвиду о его королевской крови. Она не решалась нарушать это обещание, но в то же время хотела оставаться его матерью. И потому однажды она выдумала высокородного франка, родственника короля, увы, давно павшего в боях, и сказала ребенку о том, что этот франк был его отцом. В тот же день она надела на шею Арвиду свой амулет.

Весна сменилась летом, и, когда становилось жарко, Руна шла в лес, жадно вдыхала запах земли, мха, коры и болота и чувствовала себя здесь, в этом опасном с точки зрения Одинги месте, как дома.