Жизнь за трицератопса - Кир Булычев

Портрет был Удалову неприятен. Но он с трудом смог оторвать от него взор и посмотрел на портрет идеальной ведущей. И тоже не получил удовольствия.

– Ох, как ты ошибаешься, Лев, – сказал Удалов.

– Операция не кончилась, – ответил Минц. – Как мы ее с тобой назовем?

– Смотря в чем она будет заключаться.

– Она будет заключаться в разноске туфелек по квартирам Золушек, – сказал Минц.

– Понял! Значит, операция называется «Золушка»!

Прежде чем начать операцию «Золушка», Минц дал городу две недели, чтобы все привыкли к жизни с новым портретом.

Удалову было трудно поверить в это, но, куда бы он ни зашел, он встречал глазами газетную страницу с портретом не известного никому синтетического человека. Никому он не нравился, никто его не любил, но отделаться от него было невозможно.

– Это называется харизмой, – объяснил Минц Удалову. – Слово это иностранное, не надо путать с химерой. Значит оно – дар божий. А дар божий или есть, или его нет. Среднего не бывает. Как в музыке. Мы с тобой что ищем в нашей Золушке? Мы ищем в ней дар божий национального лидера. А его с первого взгляда не увидишь – это область чувственная. Ты походи по домам, увидишь, что никому наш с тобой…

– Не наш с тобой. Я тут ни при чем!

– Пускай будет только мой! Мой портрет никому не мил, а вот выкинуть его никто не решается. Так что пошли.

– Куда?

– По домам. Сегодня десять бригад отправляются по домам Великого Гусляра, чтобы отыскать человека, который схож с портретом.

– А если такого нет?

– Тогда будем искать в районе.

– А если и там…

– Не беспокойся. Отправимся в область. У нас же теперь есть хрустальная туфелька.

– В каком смысле?

– В смысле обыкновенном. Будем обходить, сравнивать. Сравнивать и обходить.

Удалов посмеялся над другом.

На следующий день с утра Минц его разбудил. Была суббота, день свободный, но не очень солнечный, а так, дождь со снегом. Никак весна не разойдется.

Несмотря на ворчание Удалова, Минц, одетый надежно, тепло, но торжественно, как на зимние похороны, повел друга на площадь Землепроходцев. Там уже собрались добро воль цы-поисковики «Золушки». Некоторых Удалов знал. Например, супругов Савичей, редактора Стендаля. Стендаль раздавал всем схемы участков, которые им выделялись. Минцу с Удаловым достался участок вдоль речки, от пристани до музея. А также трехэтажка-полухрущоба, построенная на месте устаревшей по дизайну церкви Николая Чудотворца XIV века.

Теперь люди стали осторожны, агитатором не назовешься, не пустят. Приходилось говорить все задание в замочные скважины. Иногда двери открывались, иногда нет. Но чаще открывались, потому что Минц с Удаловым люди пожилые и многим лично знакомые.

Затем наступал самый ответственный момент.

Минц доставал заветное изображение и задавал собравшимся вопрос, есть ли среди домочадцев человек подобной внешности.

– Нет, – отвечали ему домочадцы. – На что нам такой?

– Нет, – говорили в другом месте. – Неужели его разыскивает милиция?

– Этот человек, – терпеливо объяснял Минц, – обладает харизмой. Он – ваш политический идеал. Только вы сами за вашей тупостью и отсталостью об этом не догадываетесь.

Но люди лишь разводили руками.

И, кинув взгляд на портрет этого самого человека, как правило, висевший на стенке в большой комнате, а порой и в туалете, Минц с Удаловым покидали квартиру, чтобы постучаться в следующую.

Надо сказать, что во всем этом мероприятии был некоторый элемент игры, правила которой были выдуманы заранее, но не объяснялись, хотя соблюдались обеими сторонами.

Жильцы дома или квартиры знали, зачем к ним стучится Минц.

Они уже друг дружку осмотрели, изучили и убедились в том, что, к сожалению, харизмы в доме не наблюдается. Но все равно следовало пройти процедуру попытки узнавания. Процедура заканчивалась ничем, и все расстраивались, уверенные в том, что такого человека в нашем городе нет. Может быть, он таится где-нибудь в Сочи или Воркуте, но не в нашем тихом Гусляре.

– А почему бы и нет? – спрашивал Минц. – Почему бы и нет, чёрт побери! Отсюда многие пришли на Русь. Рюрик был из наших краев, Александр Невский, Сталин здесь отбывал ссылку… Найдем, Корнелий, не грусти!

И они шли в следующий дом. И снова впустую.

В одном небольшом частном доме на набережной отец – ветеран внутренних войск – вывел на встречу с комиссией своих двоих сыновей. Были они хорошо одеты, от них пахло мужским одеколоном и похмельем. Рожи у них были толстые. Суровые. Вызывающие, но без харизмы. Минц уже собирался уходить, но тут внимание Удалова привлек стук, доносившийся со двора. Кто-то там колол дрова.

– Кто это там у вас трудится? – спросил Корнелий Иванович.

– Да так, случайный человек, – отмахнулся хозяин дома.

– Даже без прописки, – крикнул один из сыновей.

– Родственник? – спросил Минц.

– Так… – хозяин дома мялся, не желая сказать правду, потому что находился под киллерским прицелом сыновних глаз.

– Короче! – рявкнул Удалов.

– Пасынок он наш, – вздохнул хозяин дома. – Внебрачный.

Минц сделал движение пальцами, подсмотренное им в мафиозном фильме, и семья покорилась.

Через три минуты вошел пасынок без прописки.

Сравнительно молодой человек невысокого роста, заросший редкой бородкой и длинными патлами.

Не было в нем ничего общего с харизматическим портретом.

– Вот видите! – хозяин дома заметил разочарование визитеров. – А вы угрожали!

Но Минц не ушел.

Он уловил странный, неочевидный, мерцающий свет, исходивший из небольших невыразительных глаз пасынка.

– Как зовут? – потребовал Минц.

– Иванов, – ответил за пасынка хозяин. – Иванов Семен. А меня Эдуардом зовут, следовательно, Семен Эдуардович. Мой сын!

Хозяин вдруг почувствовал, что эти люди хотят чего-то такого, чем можно поживиться.

Иванов Семен молчал, опустив взор долу.

Но сыновья хозяина не отличались интуицией и, когда Минц сказал, что Иванов Семен должен пройти с ним, принялись кричать, что не допустят этого, так как дрова еще не поколоты, горох не перебран, помойная яма не выкопана, а в сарае протекает крыша.

Минц с Удаловым повели пасынка в редакцию газеты.

Пасынок с интересом смотрел по сторонам. Оказывается, родственники его не выпускали на улицу, пугали милицией и эксплуатировали нещадно.

По дороге встречались осведомленные люди и говорили: