Наследница Вещего Олега - Елизавета Дворецкая

– Ну, проще. Только как тогда было, уже у нас не будет. Надо среди чужих приучаться как-то жить. И верить родне, потому что иначе, выходит, верить вовсе некому. И как быть? Если я дурак, что своякам верю – ну, пусть я буду дурак. А они тоже знают, что Один не любит предателей. Вот скажи мне: Хельги будет выполнять то, что обещал?

– Да! – Пестрянка вскинула на него глаза. – Он честный человек!

– Ну, так и другие тоже не в дровах найдены. Давайте каждый честно выполнять то, за что взялся, а в остальном на судьбу положимся. Пока Красный делает, что обещал, и не пытается разваливать то, что свояки строят, ему и бояться нечего.

– Хельги делает, что обещал! И он ничего не боится!

– Так чего ты мне здесь… мозгу толчешь?

– Это я боюсь, – со стыдом пробормотала Пестрянка и отвернулась.

– Ну и глупая баба.

Она улеглась на свою кошму, покрывшись мафорием с головой. Одеяла жаркой ночью не требовалось, но комары над ухом жужжали.

А ведь Асмунд прав. Пока Хельги честно выполняет уговор и молчит о том, о чем обещал молчать, с чего ему опасаться предательства своей же родни? Это то же самое, что и он ей сказал. Будь отважен, а за чужое зло с тебя боги не спросят.

– Йотуна мать! – вдруг сказала Пестрянка, уже закрыв глаза.

– Что такое? – со своей кошмы спросил Асмунд.

– Эти морды верблюжьи оставили себе мой сундук! А там, чтоб ты знал, был греческий шелк, египетские ожерелья и критские серьги!

– Ты носишь серьги? – Асмунд в удивлении даже поднял голову.

– Нет. Но они – ворюги подлые!

– Ладно. – Он снова лег. – Считай, что весь Самкрай – сундук с добром, и скоро он будет наш!

Следующий день прошел, как и прежние. В Самкрае жители и беженцы молились каждый своему богу с удвоенной силой, воодушевленные надеждой на скорое избавление. Русы забрали сундук с добром, который никто не решился вынести из крепости вслед за женщиной, выменяли в харчевне эмалевые критские серьги-полумесяцы на десять амфор вина, отшибли им горлышки, и всю ночь из склада, где они жили, доносилось пение.

Утром часть дружины под началом Раннульва вышла, как и полагалось, нести стражу на рынке. Лица были помятые, но спокойные.

Те русы, что снаружи, тоже вели себя обыкновенно: часть их рыскала по окрестностям и пригнала несколько лошадей, остальные сидели в стане. Постепенно стемнело. Горели костры перед шатрами. От костров доносилось нестройное пение на непонятном никому в Самкрае языке.

Хельги со своими людьми вышел вечером, чтобы нести стражу на овражной стене. Вид у него был, как и подобает человеку, который сутки пил неразбавленное вино.

– Вижу, ты не очень-то здоров сегодня! – Грек Антонис, которого он сменял, сочувственно похлопал его по плечу. – Думаю, тебе куда больше хотелось лежать в прохладе, чем тащиться на проклятую стену!

– Тело говорит: лежи подыхай, а дух воина говорит: вставай и иди! – прорычал Хельги. – Это и есть дружинный дух, и изменить ему меня не заставит ничто! Ни вино, ни бабы, ни сама Хель!

Антонис не понял, кто такая Хель, лишь засмеялся и пошел прочь. Русы растянулись по стене, вглядываясь в темноту внизу, где не так уж далеко виднелись костры вражеского стана.

– Мы катали медведя́… – доносилось оттуда.

Всходила луна – до полнолуния оставался всего день. И если при ее свете русам со стены и привиделось, будто внизу что-то тускло поблескивает, навроде бликов на верхушках шлемов, а кусты в оврагах как-то уж очень сильно шуршат, то они оставили эти странные наблюдения при себе.

Настала полночь, все стихло. Улица, примыкавшая к городской стене со стороны оврагов, была пуста: сюда не допускали беженцев с их повозками, пожитками и ослами, чтобы не мешали страже передвигаться. Поэтому никто не увидел, как из-за угла появились два десятка русов при полном вооружении. Даже шлемов у них вдруг оказалось больше, чем они показывали раньше. Это были люди Хельги, которым полагалось сейчас отдыхать; русы под началом Раннульва несли дозор на прилегающей крепостной стене над башней.

Мангуш постучал в дверь.

– Эй, молодцы! – закричал он по-хазарски. – Сермек! Срочный приказ от тудуна!

– Кто там? – послышалось изнутри.

Приоткрылось маленькое смотровое оконце, за ним блеснул свет внутри башни.

– Да я это, Мангуш! Пайтукан, ты? Шмуэль-тархан прислал человека, нужно его выпустить наружу!

Рядом с Мангушем стоял Ханука.

– Зачем это его надо выпустить наружу? – усомнился Пайтукан, один из дозорных внутри башни.

– Всемогущий Бог, а мне почем знать? – Мангуш присел и хлопнул себя по коленям. – У него приказ! Позови Сермека, пусть примет! Он же умеет читать! Я только знаю, что здесь печать тудуна и мне передал грамоту Шмуэль-тархан!

– Давай приказ в оконце!

– Нет! – возразил Ханука после короткого молчания, когда Мангуш толкнул его в бок. – Я не выпущу ее из рук! Шмуэль-тархан запретил отдавать ее кому-либо.

– Что за дурака прислали! – проворчали внутри. – Зачем такому ослу наружу!

Дверь приоткрылась.

– Давай при… – начал Сермек.

В тот же миг Рамби, скрытый от стоявшего внутри самой дверью, рванул ее на себя, а в проем прыгнул невесть откуда взявшийся Исольв. Сермек успел издать лишь хрип, когда нож вошел ему под дых, и упал под ноги.

Дверь распахнулась, и два десятка русов мгновенно оказались внутри. Как и ожидалось, стражей внутри башни было лишь двое; второй успел схватиться за свой меч, но не успел даже взмахнуть им.

– Вон она! – Взгляд Хельги тут же упал на деревянную, из толстых дубовых плах, обитую железом дверь в противоположной стене башни.

Теперь было дорого каждое мгновение. Хирдманы живо вытащили железный брус, служивший засовом. В это время Исольв, бегом поднявшийся на башню, дал знак, и люди Раннульва помахали со стены факелом.

Люди Асмунда устремились к башне.

Часть их уже ждала у самой двери снаружи. Едва она распахнулась, как внутрь просунулся чей-то щит и округлый нурманский шлем.

– Башня и стена наша, заходим быстро! – распорядился Хельги. – Вверх на стену, направо.

Обладатель нурманского шлема – Стейнтор Глаз – проскочил в дверь, быстро огляделся, при свете пары факелов увидел лестницу на стену и устремился к ней. За ним дружно топала Стейнторова дружина.

– Вверх на стену, налево! – приказал Хельги, когда вслед за Стенторовыми людьми появился Гудмар Чайка.

Русы бежали, как муравьи: нужно было как можно быстрее пропустить шесть сотен человек через дверь, куда одновременно могли с натугой пройти двое.