Месть со вкусом мяты - Руслёна

— Что! Это! Такое!!!

Ена чуть не упала. Хотела присесть, но уже отошла от стула и только подскочивший Мэй спас положение, очутившийся как раз сзади.

— Граф, чтоб тебя… Я чуть не умерла с перепуга. Зачем же так кричать? Можно же спокойно всё обсудить, — она стала обмахиваться салфеткой для колен.

— Для этого надо было меня поставить в известность, что вы там себе шьёте.

— Ну, подумаешь, короче, чем тут положено. И всего-то чуть выше щиколотки!

— Чуть? Да это же почти до колена!

— Там такая мода, что я могу поделать.

— Носить, как положено! — отрезал граф и выскочил из залы.

Енка подмигнула перепуганной Эльке и, прижав к себе, поцеловала. — Не боись, всё будет хорошо.

Они отправились к Лониэлле и застали там графа, разглядывающего платья, разложенные на кровати. В руке он держал кристалл. Видимо, уже поговорил с Грингом или братом. Услышав их, повернулся:

— Вот это безобразие зашить, — поднял двумя пальцами край подола. Разрез шёл почти от середины бедра. — Вот сюда пришить кружево, — он ткнул пальцем в декольте, — вон, вижу, рулоны лежат разные на столе. Надеюсь, у дочери нет никаких разрезов?

Енка с готовностью покрутила головой:

— Нет, конечно. Зачем?

— Вот это платье — с кружевами по подолу и на рукавах — очень скромное, — кивнул он на платье, которое демонстрировала девочка брату.

— О, вам нравится? У меня тоже есть похожее.

— Представляю… — бормочет он, — вот что за привычка доводить меня…

— Вы сами себя доводите, милостивый государь, — ехидно хмыкнула она, — сначала надо всё посмотреть, внести коррективы и орать не надо было. А то всех детей напугали мне, — она закатила глаза.

— Что? Детей? Йена, дорогая, ты уверена?

— В чём?

— Что ТАМ, — он кивнул на живот, — не один ребёнок?

— Ээээ… Понятия не имею. Я имела в виду Мэя с Лониэллой. Ну и этого, конечно. Он, знаешь, как испугался! Ка-а-ак прыгнет, как стукнет меня пяткой в… куда-то в селезёнку.

— Прости, прости, я постараюсь больше не кричать, — он прижал её к себе. — Уж пора бы и привыкнуть к твоим фокусам, но они же каждый раз разные! — он поднял в молитвенном порыве глаза к потолку.

— Ладно, Петрусик, я постараюсь тебя сильно не нервировать, — она погладила его по щеке, и он тут же поймал рук и поцеловал ладошку.

Мир установился, “девочки” переоделись в “нормальные”, чуть переделанные платья и они открыли портал в точку, построенную Грингом.

— Дети, быстро ко мне! — Енка притянула Лониэллу, а Мэя прихватил отец.

Через минуту оказались на задворках двухэтажного красивого дома. В окно выглянула Аннарэн:

— А вот и гости приехали! Гринг, дети явились!

Он вышел из какого-то кирпичного домика:

— Привет, гвардия! Заходите в дом. Как это я промахнулся, хотел вас

сразу в зал отправить. Но и так ничего, тут деревья высокие, ничего

за ними не видно.

Дети уже неслись с визгом к бабушке, которую называли по-драконьи — мура*.

— Доброго дня, — присела Лониэлла, мальчик склонил голову, а она просто расцеловала их по очереди.

— Лонечка, солнышко, ты такая красавица! Неужели ваши портняжки такое сшить умудрились?

— И они тоже, — счастливо засмеялась Лониэлла, — в основном, мама. — Да, рукодельница она у нас. А вот Мэя так и не одели. Но я позаботилась о тебе, дорогой. Иди-ка сюда.

Она утащила мальчика по лестнице на второй этаж, и они скрылись в другой комнате. Эльку не взяли и она, скучая, выскочила снова во двор к родителям.

— А где папа? — не увидела отца и стала озираться.

— Не ищи. Его деда Гринг забрал в гараж, там и машиной похвастается, и переоденет, — она хихикнула. — Представляю, как он плеваться будет. Пойдём от греха подальше, по саду походим, яблочки ранние пожуём. Мама сказала, что клубничка созрела, мы сейчас это дело проверим. Днюха ваша завтра же? Испечём или пирог клубничный, или торт. Что выбираем?

— Торт, конечно!

Енка вздохнула, ей хотелось пирога. Разрезаешь его, а там сочные бочка красненькие. М… Вкуснотища! А за-а-апах! Но… Хм, а почему бы и не совместить? Сегодня пирог, завтра торт… Возиться, правда, неохота.

Они пошли по дорожкам в сад, вышли к прудику, что называется — два на два, и тут их догнал вопль “раненого” дракона:

— Да ты, барон, издеваешься надо мной! Как в этом ходить???

— О. джинсы надел, наверное — прокомментировала Енка. — Я бы советовала ему другой наряд. Но пусть пока так. Ведь не прямо сейчас пойдём в город? Если честно, меня туда не тянет вот вообще. После того-то раза, — она криво улыбнулась. Лониэлла прижалась к ней,

— Не бойся, мама, мы с тобой.

— О, теперь я спокойна! Спасибо, дорогая! — Ена чмокнула девочку в макушку. — Вон теплица, — она показала ей невысокий и длинный домик, весь в стекле, — думаю, клубничка там.

И она угадала.

— Элечка, зайка, налетай!

Она растерялась:

— Мам, прям так и есть? А помыть?

— Ты что, с грядки я лично никогда не мыла. Но, если боишься, так и быть, собирай… вон, в миску, а я так поем, уже слюной изошлась.

И она набросилась на ягоду и ела прямо там, а Лониэлла аккуратно насобирала полную железную и, довольно глубокую, миску. Енка съела штук пять или шесть. И поняла, что на сегодня наелась. Увидев, что миска у дочери полная, потащила её в дом. Там, на кухне, сидел Петрус, с нахмуренными бровями и метал молнии глазами.

— Вот неправильно мы Виторуса Горынычем звали, — сказала, отправляя в рот клубнику, стащенную из миски, — Горыныч у нас — ты. Чем снова недоволен мой господин и повелитель?

Анни фыркнула, а Гринг захохотал. Петрус подёргал ртом налево-направо и встал с таким отчаянием на лице, что Енке стало его жалко.

— Сама смотри… Как в этом ходить? На меня же смотреть будут ВСЕ! Мы для этого приехали, чтобы меня выставить на посмешище?

Джинсы, и правда, были… ну очень узкими, особенно выделялось одно стратегически важное место. Она кивнула:

— Да, дорогой, эти штаны не для тебя. Я как знала. Где там моя сумка?

Петрус настороженно следил за её действиями. Сумку принесли из прихожей и она сунула её сыну в руки:

— Мэйчик, проводи папу, пусть переоденется.

Мэй покраснел и вылез из-за стола. На нём были брюки из лёгкой джинсы, но не в облипку, а свободные, слегка расклешённые, с длиной до середины лодыжки. Петрус нахмурился, но, ничего уже не сказав, молча пошёл за сыном.