Семья Зитаров, том 2 - Вилис Тенисович Лацис

И в тот же момент произошло что-то непостижимое. Странная слабость охватила Янку. Она прошла по всем жилам от мозга к груди, от груди к рукам, в ноги до самых подошв, заполнила каждую клеточку тела. Больше Янка уже не мог управлять своими движениями, тело потеряло опору. Грузно и неуклюже съехал Янка обратно на скамейку. Правая рука, бессильно повиснув, задела за торчащий наружу гвоздь и была оцарапана до крови.

Нечеловеческим усилием ему удалось преодолеть надвигающуюся на него темноту и на минуту сосредоточиться. Он взял стакан, осмотрел его со всех сторон и понюхал. Пахло спиртом. Тогда он потянулся через стол и нащупал стакан Ремесиса. Понюхал — никакого запаха. На дне стакана еще осталось немного жидкости. Янка выпил ее — это был чистый лимонад. Не веря себе, он проверил остальные стаканы. Но ни один стакан не имел острого и специфического запаха спирта.

Теперь он понял, почему Ремесис совершенно не пьянел. Но кому нужна эта провокация? Напоить, сделать смешным и ни к чему не годным?

Вдруг он помрачнел и, застонав, сжал голову кулаками, тяжело дыша, временами всхлипывая, точно разъяренный зверь.

— Что с тобой? — спросила Марта. Она заметила странные манипуляции Янки со стаканами и поняла, что случилось что-то такое, чего не должно быть. Неужели он безумствовал лишь потому, что ни в одном стакане не оказалось больше водки? — Что с тобой? Тебе нехорошо? — она села рядом с Янкой и положила ему на лоб руку. Лоб горел, и прикосновение прохладной руки было приятно. — На что ты сердишься?

Янка поднял голову.

— Он мне давал спирт, а сам пил лимонад. Для чего это ему нужно было? Как это благородно — выставить другого шутом и поиздеваться над ним. «Вот что мы можем себе позволить по отношению к вам, таким-сяким!» Но пусть он много о себе не воображает. Врачом он будет, но поэтом — никогда. Я никогда не буду врачом и, может быть, всю жизнь стану батрачить на море, но если бы я захотел…

Марта внимательно слушала.

— Что я ему сделал, что он… — хотел было продолжать Янка, но Марта прервала его:

— Но я-то ведь ничего тебе не сделала? Ты не сердишься на меня?

— На тебя? Нет, ты хорошая. Ты одна настоящий человек в этой толпе.

— Какое же тебе дело до всех остальных? Пусть они провалятся в тартарары. Будь умницей, Ян, выпей сельтерской, и тебе станет лучше.

— Значит, и тебе это уже известно?

— Я так часто слышу об этом… — улыбнулась она.

Он выпил залпом всю бутылку, затем поднялся.

— Мне здесь оставаться нельзя, не то и в самом деле сделаюсь шутом. А я не хочу доставлять им эту радость, поэтому… пойду домой.

— Я провожу тебя до дороги, — сказала Марта. И это было кстати: Янка вначале совсем не мог идти — шатался, натыкался на кусты. Марте пришлось поддерживать его. Странно: за столом у него кружилась голова, а ноги слушались; теперь в голове прояснилось, а ноги никуда не годятся. Очевидно, пары алкоголя переместились вниз.

— Тебе не совестно со мной идти? — спросил он.

— Не говори глупостей, — сказала Марта.

— Вряд ли ты пожелаешь еще когда-либо встретиться со мной?

— Я думаю, мы еще встретимся. И тогда я тебе кое-что по-дружески скажу.

Понемногу Янка опять научился ходить.

Проводив его до дороги, Марта вернулась обратно.

Дома Янка почти совсем протрезвился и в ту же ночь пережил первый приступ моральной реакции, настолько острый, что он не в состоянии был заснуть. «Никогда больше не буду пить, — думал он, не зная куда девать раздираемую тяжелым похмельем голову. — Никогда больше не буду вторгаться в незнакомое общество».

Вечером на следующий день, возвращаясь домой с лова, он встретил в дюнах Миците.

— У тебя голова не болит? — спросила она, еле сдерживая смех. — Какой номер выкинул Ремесис!

— А у тебя ни в каком другом месте не болит? — обрезал ее Янка.

Миците перестала смеяться.

— Ты становишься грубым, — сказала она и, густо покраснев, ушла.

4

Янка совершенно разошелся со своей семьей. Нельзя сказать, чтобы у них была какая-нибудь вражда — скорее просто равнодушие людей, которые теперь не нужны друг другу. Со смертью родителей исчезла последняя связь, разрублен соединительный семейный корень, и каждый новый побег созревал теперь самостоятельно. Зитары разделились теперь на две группы.

В первую входили Эльза и Эрнест. Несмотря на свои бесчисленные недостатки, они были самыми удачливыми, потому что обладали практической смекалкой. Они умели думать только о себе. Поглощенные этой заботой о собственном благополучии, они пренебрегли своими обязанностями по отношению к остальным членам семьи. Они не были сентиментальны и романтичны, для великой борьбы и жертв они не годились. Но жизнь знает, на что каждый способен, поэтому не перегружала их непосильным бременем. Побуждаемый Кланьгисом, Эрнест недавно вступил в айзсарги — Кланьгис уже давно числился в айзсаргах и командовал волостным отрядом.

Вторую группу составляли Карл, Янка и Эльга. Эти шли своим путем, гордые, увлекающиеся мечтатели. Из упрямства, может быть и из-за непрактичности, они избрали самую трудную дорогу. Возможно, они и держались бы все вместе и помогали друг другу, если бы борьба за жизнь не указала каждому его дорогу. Но, как бы там ни было, где-то все же существовал общий полюс их интересов и стремлений.

После той неудачной вечеринки Янка все лето никуда не ходил. Останавливало и оскорбленное самолюбие, и нужно было накопить денег, чтобы купить новый костюм. А каждая такая вечеринка стоила немало.

Лов в то лето был удачный. В августе они добыли много лосося и сырти. Больше двух месяцев Янка не брал в рот водки, отказываясь даже от обычной бутылки, что покупали за счет артели после каждого улова в субботу вечером. И теперь было ясно, что водку он совсем не любил и пил ее, чтобы не отстать от товарищей. Словом, он находился на том пути, когда сначала выпивают за компанию, чтобы походить на взрослых, потом по привычке и, в конце концов, уже по необходимости. Если не будешь пить, тебя станут дразнить молокососом и баптистом, а мы хотим быть мужчинами. Неважно, что такая мужественность многих лишала воли и калечила им жизнь. Сами делаем и сами страдаем. Не навязывайтесь со своими советами — мы совершеннолетние.

Новый костюм Янка заказал в Риге у хорошего портного, хотя он стоил вдвое дороже, чем готовый костюм в одном из магазинов на Мариинской улице, где одевались его товарищи. Остальные вещи, тоже самого хорошего качества, он приобрел