Валерий Харламов - Максим Макарычев

Харламов начисто опровергал существующий стереотип, что с годами хоккеисты утрачивают азарт и интерес к тренировкам, в особенности атлетическим. Дескать, становятся более вальяжными и иногда филонят в отличие от молодых, которым есть, что доказывать тренеру. «Прыгать и бегать со штангой весом в 60-70 килограммов, заниматься акробатикой для развития ловкости и координации движений, играть в футбол и баскетбол одновременно, в два мяча (есть такое неувядаемое упражнение), — все это доставляло Харламову мальчишеское удовольствие. Он умел многое лучше других, но никогда не кичился тем, например, что умеет крутить сальто и с места, и с разбега, и назад, и вперед, ходить, прыгать, бегать в стойке на кистях, что в беге с 70-килограммовой штангой делает резкие скоростные рывки. Если иные из спортсменов тренируются регулярно под известным давлением тренеров и коллектива, то Валерий воспринимал эту необходимость как норму своей жизни», — вспоминал Анатолий Тарасов.

Как уже говорилось, у Харламова был свой «свод хоккейных правил». Он последним из игроков выходил на лед и последним уходил со льда, оставаясь на тренировках, чтобы еще пробить буллиты. Завязывал шнурки сначала на левом ботинке, только потом на правом. Но было еще одно, что конечно же бросалось в глаза болельщикам. Он не праздновал забитые голы, не вскидывал вверх руку с клюшкой, как это делали другие игроки. Вот как он сам объяснял свою манеру: «Забросив шайбу, я не вздымаю вверх торжествующе свою клюшку. Не первый гол и, надеюсь, не последний. Можно радоваться, торжествовать, забросив последнюю, решающую шайбу, которая приносит команде звание чемпиона мира или страны, олимпийского чемпиона. Но стоит ли радоваться, забив гол в начале сезона, когда всё еще впереди, когда ждут команду и тебя вместе с ней и удачи, и огорчения? Да и о сопернике подумать надо. Его чувства понять нужно. Так зачем эта демонстративная радость?»

В начале своей карьеры и Харламов, и его товарищи по клубу и сборной с иронией относились к суевериям. Понятно, что все эти причуды — на поле надо выходить с левой ноги и креститься перед этим, как практикуют некоторые футболисты, или, например, как делают бейсболисты, укладывать на ночь перед игрой в постель бейсбольную биту, — скорее являются некоей психологической встряской. Но когда дорогу клубному автобусу перебежит черная кошка, а твоя команда-лидер вдруг проиграет, да не раз, а другой и третий, а в день игры упадет вилка из рук и постоянно будет развязываться шнурок у кроссовки, а ты будешь промахиваться из самых выгодных положений, как и твои партнеры по команде, в отличие от соперников, у «которых залетает всё», — тут и в самом деле поверишь в приметы.

Да и психологи говорят, что ритуал, которым спортсмен дает своей психике своеобразный сигнал успокоиться, гораздо лучше утомляющего ожидания перед стартом. У хоккеистов ритуалов меньше, чем у футболистов или легкоатлетов, но и у них есть свои причуды. Так, феноменальный Уэйн Гретцки однажды перед матчем случайно уронил на клюшку присыпку, а его родной «Эдмонтон» разгромил соперника и сам «Великий» набрал несколько очков в игре. С тех пор перед игрой он под аплодисменты болельщиков высыпал порошок на свою клюшку. Вдобавок Гретцки никогда не стригся до и во время серии плей-офф. Однажды поход в парикмахерскую обернулся тем, что его клуб проиграл все четыре матча серии. Знаменитый Рей Бурк вытаскивал шнурки из ботинок и перешнуровывал их.

У вратарей, как известно, еще больше «тараканов в голове». Эдда Белфора нельзя было трогать за амуницию перед игрой — мог смачно врезать. Жослен Тибо брал в руки секундомер и за шесть с половиной минут до начала матча поливал себе голову из бутылки с холодной водой. Легендарный Патрик Руа во время игры разговаривал со штангами ворот, как с близкими друзьями. Но больше всех шокировал партнеров известный канадский вратарь 1960-1970-х годов Гарри Смит. Он в перерывах матчей первым забегал в раздевалку, скидывал с себя всю экипировку, несколько минут, «на фарт», ходил по раздевалке нагишом, затем так же быстро одевался и как ни в чем не бывало выскакивал на лед.

У советских хоккеистов «ритуалов» было поменьше. Но зато партнеры могли, например, шнурки завязать с мылом на узел или заусенчики снять на коньках, чтобы те не катились. Бывало, приходит молодой в команду, весь в напряжении. Идет в уборную перед игрой. «Ты куда пошел?» — говорит ему опытный хоккеист. «В туалет». — «Правильно! Лучше раньше, чем вовремя!»

Развлекались и игрой в числа. С годами у Харламова и его товарищей появилась забава — «счастливое число 100». В то время номера машин были четырехзначными. Кто-то случайно заметил, что если навстречу клубному автобусу едет машина, а сумма номера у нее равна ста: например, 45-55 или 63-37, то в предстоящем матче ЦСКА непременно выигрывал. Так и ехали на матчи, веселясь и разыскивая «армейскую соточку». А потом выходили на лед. Но все-таки в хоккее побеждают не ритуалы и суеверия, а люди, что убедительно доказывали Валерий Харламов с товарищами.

В харламовском «своде хоккейных правил» важное место занимали представления о благородстве, мужестве и силе воли. «Спортсмен, как и тренер, должен с достоинством переносить неудачу, поражения. Уметь видеть причину проигрыша в собственных ошибках, промахах и просчетах. По-настоящему мужественный хоккеист не может не быть человеком душевно щедрым, умеющим принять на себя вину (не только свою, но, может быть, и партнера!) за неудачу, не быть не расположенным к людям. Подлинный мастер не мелочен, он не считается с тем, кто сделал больше, а кто меньше», — признавался Валерий Харламов.

Его били. Били нещадно. Били жестоко. Не только канадцы. Часто неумышленно. Но по ноющим голеностопам. Часто так отвечали те игроки, которых он, как говорят хоккеисты, финтами усаживал на пятую точку. Таили злобу. Потом дожидались момента и били. В те годы игроки получали очень болезненные травмы. Нападающие взяли на вооружение не просто кистевые броски, а научились мощно щелкать по шайбе. Первыми это ощутили вратари и защитники с их допотопной защитной амуницией.

«Под шайбу наши игроки всё время ложились. Особенно защитники. Да и нападающие ложились, ничего. Так были воспитаны, что надо ложиться, — вспоминал Александр Гусев. — Хотя у некоторых игроков был очень сильный бросок. Как, например, у Фирсова. Хотя тогда никто не замерял скорости полета шайбы, все знали, что щелчок у него страшнейший. Рыжему Сидельникову (вратарю “Крыльев Советов”) однажды так попало от Фирсова, что через шлем ему рассекло голову Мы тогда играли в “Лужниках”. Нас выпускал в большинстве Тарасов: Фирсов — слева, я — справа, соперника раскатывали и щелкали».

При этом игроки часто скрывали боль, понимая, что не могут подвести своих товарищей. «У Гены Цыганкова трещина кости была, попали ему в ногу. Терпел, выходил на лед. У Валеры Васильева однажды семь зубов разом вылетело. У меня тоже однажды после броска все зубы загнулись, потом кое-как выправили, — продолжает Гусев. — У нас тогда не было защитных зубных кап, как у боксеров. Мы и не знали, что это такое. Однажды мне в висок шайба попала. А висок не защищен был. У меня месяц голова болела. Сейчас-то всё защищено, сейчас новые шлемы, а тогда тоненькие такие “касочки” на голове болтались, мы их называли “мыльницами”».