Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700 - Михаил Михайлович Богословский

Матюшку Бурнашева, Климку Щаулова за их воровство и за раскол казнить смертью. И по тому великого государя указу те расколщики перед Преображенским приказом кажнены смертью»[532]. «Отсечены головы»[533].

Осенью того же 1701 г. Петр опять вспомнил об «остаточных» стрельцах. 29 октября «великий государь (т.) указал по именному своему, великого государя, указу воров и изменников и бунтовщиков Федьку Троицкого, — взятого от казни в феврале 1700, — казнить смертью, стрельца раскольника Микитку Галагина за бунт и за раскол, Стремянного полка стрельцов Ивашку Мельнова и Федьку Степанова за их воровство и за возмутительные слова, — это были те площадные подьячие из стрельцов, которые весной 1698 г. вели разговоры с Якуш-кой Алексеевым о гибели Петра за морем и об удушении царевича боярами, — учиня наказанье, бив кнутом и запятнав, сослать в Сибирь на вечное житие в самые дальние городы; стрельца Епишку Маслова, учиня наказанье, бив кнутом, сослать в Сибирь в самые дальние городы», но не пятнать, потому что были основания ему верить, что его вели к Москве силой. Он подавал явку о том, что стрельцы его на дороге били, и явку эту слышали пятисотный Родион Боровков и пристав Ефим Краев. Приговоры эти были жестоки, но все же мягче приговоров 1698–1699 гг.; уже не все стрельцы четырех бунтовавших полков осуждались поголовно на смерть; все же выяснялась степень виновности каждого и соответственно с тем устанавливалась градация наказаний.

Через два дня — 31 октября того же 1701 г. — в Преображенском приказе заседала особая боярская комиссия, в состав которой вошло 9 бояр[534], постельничий Г. И. Головкин, думный дворянин и печатник Н. М. Зотов. Эта комиссия, слушав выписки об остаточных стрельцах и стрелецких женах, приговорила: дьячка Костьку Сухарева казнить смертью, стрельца Якушку Алексеева пытать еще раз «из подлинных речей», стрельца Савостьку Плясунова, этого беспокойного стрельца, сидевшего в заключении во дворе боярина Б. П. Шереметева и постоянно, очевидно, чтобы прерывать монотонность тяготившего его заключения, выступавшего либо с изветами против разных оговариваемых им лиц, либо с жалобами на дурную, даваемую ему людьми Б. П. Шереметева пищу, — Савостьку Плясунова «послать (т. е. выслать) с Москвы без наказанья, куда государь укажет, для того, что по розыску явилось его оправдание». Комиссия решила также судьбу и нескольких женщин, прикосновенных к делу о стрелецком мятеже и нам знакомых. Одних комиссия постановила освободить, большую часть выслать из Москвы в города, третьих, в том числе Афимку Рейтарскую, Офроску Федорову, Анютку Еремееву и сноху ее Аринку, пытать, о постельнице Анне Клушиной и о стрельчихах, которые сидели с ней по делу о передаче письма на дворцовой лестнице, доложить государю[535]. Приговор комиссии приводился в исполнение не сразу, по крайней мере относительно клушинского дьячка Костьки Сухарева — «вина ему, Костьке, сказана и смертью кажнен перед Преображенским приказом, отсечена голова, марта в 10 день нынешнего 1702 году»[536].

Так кончилось в первые годы XVIII в. дело о бунте стрелецких полков в 1698 г. Его последней, уже очень отдаленной от самого происшествия, вспышкой была упомянутая выше казнь Артюшки Маслова 27 мая 1707 г.

Память о мятеже Петр хотел закрепить сооружением своеобразного монумента или, точнее, монументов. Тела казненных осенью 1698 и зимой 1699 года долгое время оставались на местах казни: повешенные продолжали висеть на виселицах у ворот Белого и Земляного города и у Девичьего монастыря, колесованные лежали на колесах, обезглавленные — у плах. В конце февраля 1699 г. эти тела были развезены по 10 ведущим к Москве дорогам: на Владимирскую, Гжельскую (от Семеновского полка), Коломенскую, Каширскую, Серпуховскую, Калужскую, Тушинскую, Тверскую, Дмитровскую, Троицкую[537]. «Царский сенат, — писал Корб под 27 февр. / 9 марта 1699 года, — издал приказ, чтоб в два следующие дня все каким бы то ни было образом казненные преданы были погребению, как умершие на плахе, так и подвергнутые колесованию»[538]. Через день, 1/11 марта, указ приводился в исполнение.

Всего развезено было 1091 труп. Заранее изготовлены ямы по дорогам неподалеку (верстах в 3) от Москвы. Там часть тел была зарыта, а часть положена на поставленные возле могил колеса. Трупы делались добычею волков и собак. Через некоторое время произведен был осмотр и составлена была роспись, «где по дорогам стрелецкие тела осматриваны и подняты». В росписи читаем: «По Калужской дороге два тела подняты: одно цело, а другое изъедено, и те тела положены на колеса по прежнему. По Серпуховской дороге, едучи с Москвы на правой стороне, подняты три тела, одно тело до половины изъедено, другого тела окорока изъедены, третье тело цело, и те тела подняты наги, а на двух порток нет. По той же дороге по левую сторону поднято одно тело и то тело съедено вполовина, а другого тела нашли одни кости, да на колесах двои без порток, и то тело и кости подняты и положены на колеса, а голову нашли от тех колес сажен в 20, вся съедена, одни кости и т. д.»[539] 15 марта 1699 г. последовал указ, инициатора которого угадать нетрудно. Велено было на этих дорогах возле ям, где зарыты «кажненные воры и изменники и крестопреступники и бунтовщики», сделать каменные четырехсторонние столбы вышиною по 3 аршина, шириною каждая сторона по 1 аршину, в те столбы с каждой стороны вделать по доске железной и на этих досках написать стрелецкие вины. На тех же столбах сделать по пяти спиц железных, на которых воткнуты будут их стрелецкие головы. Доски с надписями отливались на тульских железных заводах боярина Л. К. Нарышкина и были готовы к осени 1699 г. Но, будучи мерою в 2 аршина высоты и в 3/4 аршина ширины и весом по 25 пудов каждая, они оказались слишком тяжелыми, чтобы сооруженные столбы могли их выдерживать. Тяжесть в 100 пудов не соответствовала размерам столба. Поэтому весной 1700 г. по письму с Воронежа пришлось построенные столбы сломать и ставить новые, придав им для большей устойчивости большие размеры, сделать их в 11/2 сажени высоты и в 13/4 аршина ширины. Переделка производилась все лето 1700 г. Столбы были готовы, доски в них вделаны и спицы воткнуты к сентябрю того же года. Если эти страшные сооружения на этот раз оказались прочными, то, надо полагать, долгое время они напоминали проезжим о стрелецком мятеже 1698 г.[540]

XXXIII. Масленица 1700 г.

Но вернемся к февральским дням 1700 г., о которых, впрочем, имеем очень мало известий. Между розысками 31 января и казнью 40 стрельцов 9 февраля увеселения шли своим