Великий Тёс - Олег Слободчиков

Бояркан со своими молодцами тут же уехал. По приказу Куржума караульные вынесли из избы, где держали казаков, их шубные кафтаны, одеяла и чугунный котел. Растолкали все добро по кожаным мешкам, закрепили их подпругой на спине молодого, сильного мерина. Ночевать на стане Куржум кузнеца не приглашал.

Угрюм вскарабкался на своего коня, накормленного, но нерасседланного и двинулся по следам в ту же сторону, куда ушли казаки. Солнце к закату наливалось темной кровью, тени на снегу вытягивались и указывали путь.

Он догнал казаков у буерака. Они выкопали яму в снегу, развели костер под склоном и готовились ночевать. При них были лыжи и нарты, припрятанные на подходе к стану. Головы служилые покрыли кто шкурой, кто рубахой.

Угрюм подъехал к яру. Вдыхая тепло костра, крикнул вниз. Махнул рукой, подзывая к себе. Трое быстро вскарабкались к нему по мерзлому глинистому склону.

— Это ты, урод? — схватил коня за узду старший. Лицо его было сухощавым, в морщины въелись грязь и сажа. При заходящем солнце он выглядел крепким стариком. Другой казак, с бородой в подпалинах, с цепочкой мелких сосулек над губами, уже ощупывал мешки на мерине.

— Быдарки бызьми! — пробубнил Угрюм смерзшимися губами и кивнул на мерина в поводу. Он обернулся к крупу своего коня, чуть приподнявшись на стременах, чтобы отвязать от седла повод узды мерина.

Тот, что с сосульками в бороде, одной рукой перехватил повод, другой так потянул на себя седока за рукав тулупа, что Угрюм кулем свалился на землю. Его конь заржал, встал на дыбы, скакнул в сторону с волочившейся по земле уздой.

Казаки деловито вытряхнули Угрюма из тулупа. Не найдя под ним ничего стоящего, без злобы дали толмачу пинка под зад, отправив ловить своего коня. Старший надел тулуп, сделал блаженным лицо и стал спускаться к костру. Двое других побросали вниз мешки с котлом и одеждой. Мерина, вращавшего испуганными глазами, они тоже наградили тычком в зад, чтобы бежал к хозяину.

Угрюм поднялся, подобрал затоптанную шапку, заковылял к ждавшему его коньку, вскарабкался в высокое седло, стряхнул снег с меховой рубахи. Догнав мерина, побежавшего в обратную сторону, привязал его повод к седлу и торопливо зарысил к дому. Не было на душе ни тоски, ни обиды, ни злости — одна мерзость.

Оглядывая темневшую степь, Угрюм пробовал читать молитвы, которые знал. Но быстро сбивался и начинал заново: «Бог милостивый, Боже милосердный» — дальше не шло на ум, и все казалось, что в этой степи, как ни удобна она для выпасов, кроме тоски и уныния, ничего другого не может быть.

Так он рысил, бормоча что-то под нос, пока не увидел в полутьме свой вольно пасущийся табун. Жеребец, задрав голову, выбежал навстречу, узнал хозяина, потряхивая гривой, всхрапывал, поглядывая на незнакомого мерина. Жеребушка доверчиво ткнулась мордой в колено хозяина. Угрюм погладил ее. Угостить было нечем. Вдыхая всей грудью дымок очага, он подъехал к дому.

«Вот они: и родина, и народ, и все, что нужно человеку!» — думал веселея. Соскользнул с седла и почувствовал, как продрог в пути. Домочадцы, услышав всадника, гурьбой выскочили из дома. Тесть вытащил из окоченевших рук зятя повод, стал расседлывать коня. Полураздетая жена переминалась с ноги на ногу у двери. Из-за ее спины выглядывала теща.

— Давай заходи скорей, грейся у огня!

Он протиснулся в дверь. Булаг легонько коснулась его выстывшего плеча, сметая с него снег или пыль, скрытно лаская.

«Вот она, родина! — опять подумал он, оправдываясь перед кем-то, хихикающим за плечом. — Другой нет!»

Его кормили и поили. Сидели кружком. Ждали рассказа. Понимали, что поездка была непростой.

— Тулуп потерял! — пожаловался он.

— Другой сошьем! — утешила теща.

— Что племянник? — осторожно спросил тесть, глядя на огонь.

— Советовался! — вздохнул и кручинно опустил голову Угрюм. — Наверное, с казаками и с тунгусами воевать будет. Пятерых уже убил. Над многими бурятскими родами хочет быть хааном. Казаки его победят, простят и наградят. А меня за его войну казнят смертью!

Все молчали, глядя на огонь. Жена подала ему на руки сына.

— Это тебе духи сказали? — спросил тесть.

Угрюм хотел объяснить, что и без духов все понятно, но вздохнул еще раз и кивнул. Старик долго молчал, покусывая седой ус. Потом сказал, покачивая головой:

— Кочевать надо! Только куда? На полдень, на другой берег Мурэн — аманкуловские роды мстить будут. На восход — икирежи. Мы их с пастбищ прогнали. Дальше — мунгалы. Грабить будут нас, пришельцев. Без роду, без племени плохо жить.

Из сказанного старым Гартой выходило: ничего поделать нельзя, надо смириться с судьбой и ждать.

— На Мурэн возле Далай73 есть устье Иркут-реки. Там собирается много народов. Я там хорошо жил. Кузнец всем нужен, — мягко возразил Угрюм.

Эта мысль пришла ему в голову как-то разом. Она осенила, увлекла — и на душе полегчало.

— В одиночку не прожить! — упрямо повторил тесть и хмуро добавил: — Вдруг не будет войны!

Угрюм пережил в братах еще одну зиму. Тому, что казаки его побили и обобрали, он был даже рад. Не обеднел, потеряв тулуп да кое-какие подарки от князца, зато не мучился, что по его приказу оскорбил единокровников. Мало-помалу забывались страхи и опасения. В семье царили мир и покой. Скот множился.

На исходе была весна, подступало жаркое лето. Доносились смутные, противоречивые слухи с других станов. В улусах была какая-то суета. Но все это проносилось стороной от дома Гарты Бухи. И вдруг нежданно на его выпасах появился Куржум с сотней дайшей, вооруженных луками и пиками. Среди братских мужиков Угрюм высмотрел десятка полтора тунгусов разных племен. У одних волосы были распущены по плечам, у других стянуты на затылке конским хвостом.

Тесть встретил именитого племянника с большим почтением: заколол двух бычков и десяток овец. Балаганцы пировали два дня. Говорили юрол’ баатару и друг другу.

Угрюм ковал их коней и наконечники стрел, затачивал ножи и пальмы, чувствовал себя на пиру чужаком, хотел сесть на коня и куда-нибудь скрыться.

Едва съехало войско Куржума, тесть, с важным видом сидевший на пирах рядом с племянником, приуныл.

— Казаков воевать поехали! — сказал, опасливо и брезгливо оглядываясь. — Бузар, бурхи!74

Земля вокруг стана была вытоптана и загажена. На пару с зятем он перевез юрту на другое место. Но и на новом стане Гарта не повеселел: сидел у кизячного костерка, покусывал седой ус и думал.

А у зятя все валилось из рук: предупредить казаков в остроге он не мог. Да и не поверили бы ему. Но Куржум в отместку под корень извел бы семью Гарты Бухи. Хорошо еще, что не заставил дархана ехать за собой. Неспроста так жгли кузнеца его веселые и насмешливые взгляды.