Битва за Лукоморье. Книга 2 - Роман Папсуев

* * *

В седле думается хорошо, лучше, чем на печи или в застолье, и китежанин думал – Охотник на то и Охотник, что дичь выискивает. Бывает, конечно, когда сразу знаешь и куда идешь, и что найдешь, и как убьешь, но чаще приходится собирать рубашку по ниточке. В Тригорье набиралось уже на целый армяк. Ясно было как то, что Кит ни при чем, так и то, что вировники не врут. С кем-то диволюди говорили, причем не так давно, и этот кто-то – возможно и с заставы – им нагрубил. Оскорбленные вировники нажаловались Юге, прихватили с ее дозволения великана и отправились крушить гнездо обидчиков. И сокрушили бы, не окажись там пара Охотников.

Выгодней всего ссора княжьих людей с лесными духами была все тому же Огнегору, который мог прислать в Тригорье на разведку худов и снабдить их муринами, но подстроить вырубку заповедных деревьев у колдуна не вышло бы. Дело это небыстрое, худы с упырями для него не годятся, да и вировники с прислужниками Тьмы переговоров вести бы не стали. Зато сгинувший Лукьян плел про торгашей, при которых болтается какая-то нечисть. Торгаши…

Алеша о делах купеческих никогда особо не думал, с младых ногтей будучи все больше по ратному делу, но что Русь торгует со всеми, само собой, знал. И что границы открыты для честных купцов, по рекам ладьи груженые плавают, а по дорогам обозы идут. Слыхал богатырь и о купцах нечестных, что за барыши и удавятся, и удавят, и с самой Тьмой сговорятся, а уж обдурить кого для них и вовсе раз плюнуть.

Кит в свои книги записывал все, по-честному, но самого его заморочить могли запросто. Дружинников на вырубку воевода посылал, как положено, только один-два человека за всем не уследят. Над душой у лесорубов тригорцы наверняка не стояли, а если им еще выпить-закусить предлагали да отдохнуть в тенечке… Куда ведь приятней, чем по просекам до делянок разъезжать и слепней кормить. Простой служака запросто мог повестись да на слово поверить. Это если про корысть забыть, а вдруг кто и за звонкую монету проглядел не туда свернувшую просеку? Не все же на свете Киты, бывают и щуки с пиявицами…

Что ж, пока сходится. Кита торгаши вокруг носа обвели, но с чего вировникам-то грубить было? В лесу сидеть и хозяев лесных злить – глупость несусветная, а дураками успешные купцы бывают редко. Они все больше с улыбками да подношениями, однако если лесное посольство обидели все же люди Чилиги, его желание исчезнуть под любым удобным предлогом – то помощь предложить, то весть донести – становится понятным. Услыхал про великана, решил, что это по его душу, вот и удрал, а к Охотникам под ноги лез, чтоб из крепости с ними выбраться, Несмеяна-то ворота запереть велела.

Выходит, сам сбежал, а людей своих оставил? Если и впрямь боягуз, то мог. Только эдакий прохиндей далеко вряд ли уйдет, трусость трусостью, а мозги мозгами. Значит, выждет, посмотрит, чем дело кончится, и вернется, мол, конь расковался или совесть заела. Гордей прав, людьми крутить и самому выкручиваться – Чилиге не впервой. Такой говорит, как медовухой с перцем потчует, Несмеяну и ту считай улестил…

Подъезжая к заставе, Алеша почти не сомневался, что найдет купца за воеводским столом, и все же для очистки совести, малость не доехав до восточных ворот, пустил-таки Буланко чуть в сторону, выискивая следы. Нюх даже обычных коней немногим уступает собачьему, а кони богатырские во всем лучше своих меньших собратьев. Китежанин объяснил, что ему нужен тот балабол, что на конюшню с седлом приходил. Балабола Буланыш вспомнил с ходу. Пробежавшись по лугу, конь гордо ударил копытом и доложил:

«Тут был, уехал. Не по дороге».

Алеша задумчиво глянул на знакомый частокол. Заехать? Доложить напарнику и Несмеяне о своих мыслях и подозрениях? Нет, рановато, надо сначала убедиться.

– Пройдемся-ка по следу.

Сперва шли лугом, потом еле заметной стежкой спустились к реке, и здесь на мокрой земле Алеша увидел следы копыт. Кто-то решил переплыть Лихоборку и переплыл – на другой стороне оказались те же следы, уходящие в одну из просек.

– Буланыш, это точно он?

«Балабол. Он анис ел, не ошибешься».

От просеки отделилась тропа: широкая, наезженная, она вела вниз по реке, и по ней не так давно проехал всадник, чей конь оставил россыпь свежих «яблок».

– Давай шагом.

Буланыш не возражал, сегодняшние метанья утомили даже его. Алеша неспешно ехал меж нахохленных кустов. Сойти с тропы, будучи верхом, в таких зарослях нельзя, значит, накушавшийся аниса балабол все еще впереди.

Безумно длинный день кончался, тени от редеющей листвы становились заметней, а сама листва на глазах темнела, притворяясь летней. Как всегда, в сумерках в небе с карканьем закружило воронье. Почему на закате его тянет орать, богатырь так и не понял, хотя наставник и говорил что-то умное про страх всего живого перед неотвратимостью ночи. Правда, сов и козодоев темень не пугала, а злобы в ночных хищниках не больше, чем в так и норовящих расклевать друг другу гребешки курах. Странная мысль потянула за собой следующую, куда более важную.

Корабельные сосны на Руси ценились, но вырубку их Князь не запрещал – деревья эти в отличие от бакаута редкостью не были, а Великограду требовались корабли: не только по рекам ходить, но и по морям, в дальние земли.

Купцы вроде Чилиги годами скупали ценную древесину, исправно платили в казну за вырубку и вывозили в Новеград и другие портовые города, где товар уже ждали мастера-корабельщики. Во многом благодаря купцам да соснам и разбогатела Тригорская застава.

Почему же вировники взбрыкнули лишь сейчас? Потому что прежде люди рубили где положено, а сейчас полезли дальше, в запретные места. Но чем дальше от реки, тем больше мороки, а она ведет к издержкам. Тороватый купец на такое пойдет, только если впереди маячит огромный барыш, а корабельная сосна, где ее ни руби, уходит по одной цене. И потому рубят ее как можно ближе к воде, налаживая лесосеки, едва зайдя за заповедную прибрежную полосу. Значит, рубили не сосны. За те же скрипуны знающие люди отвалят если не как за золото, то как за серебро. Правда, не на Руси, где за порядком присматривают сразу Великоград и Китеж. На Руси такой товар сбыть непросто, так что не Чилига искал покупателя, а его нашли – и дали большой заказ на заповедное дерево. Бурбело согласился: дело могло показаться нетрудным, подумаешь, срубить да вывезти сотню-другую стволов. Интересно-интересно…

Богатырь рассуждал, а вечер неторопливо и неотвратимо брал свое. И без того густой лес сливался в сплошную черную стену, только над головой проступали крупные осенние звезды. Притихший Буланко шагал мерно и тяжко, но опавшая листва глушила конскую поступь. Зато послышались голоса, правда, не слишком оживленные. Впереди кто-то лениво, не скрываясь, переговаривался, потом дорогу заступил внушительный детина, без брони, однако с дубинкой.

– Чего надо? – неприветливо, но и невраждебно спросил он.

– Купца ищу, – кусаться Алеша тоже не спешил. – Чилигу Евсеевича по прозвищу Бурбело. Здесь ведь он?

– Точно, – кивнул по-прежнему не выказывавший враждебных намерений детина. – А зачем он тебе?