Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни - Екатерина Владимировна Лобанкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через Париж путники приехали в Киссинген, принадлежавший тогда Королевству Бавария. Помимо встречи с давним другом Петром Степановым здесь состоялось важное знакомство с государем-цесаревичем, будущим Александром II. «Он обошелся со мной очень ласково и представил меня супруге своей»[540], — вспоминал Глинка.
В конце июля 1847 года (по старому стилю — в августе) Мишель с доном Педро добрались до Новоспасского.
Итог приключений русского в Европе
Итак, прожив здесь около двух лет, посетив ее северные провинции, центральные области — Старую и Новую Касталию и южные регионы (Андалусию и Гранаду), русский композитор мечтал непременно вернуться сюда, в эту землю обетованную. Кажется, именно здесь Глинка нашел рецепт счастливой жизни: «Отдалиться от мест, связанных с печальными воспоминаниями, переменить окружающую обстановку и много работать — вот одно-единственное лекарство от нравственных страданий»[541].
Творческий итог заключался в написании лишь одной оркестровой пьесы «Арагонская хота»{448}, которая стала первой пробой в новом жанре изобразительной симфонической музыки. Все другие замыслы не были реализованы{449}. Правда, при этом Глинка привез много необычного фольклорного материала. Влияние поездки на творчество композитора будет иметь пролонгированный эффект — полученные впечатления прорастут в последующие несколько лет.
Удалось ли Глинке построить европейскую карьеру, как ему того хотелось в начале своего путешествия в Европу? Скорее нет, чем да. Несмотря на поддержку Берлиоза, на авторский концерт в Париже, все эти усилия не привели к ощутимым результатам и не имели дальнейшего яркого продолжения в зарубежной музыкальной жизни. Музыку Глинки европейский слушатель почти не знал вплоть до конца XIX века, хотя и тогда имя Глинки в основном пропагандировали выходцы из России или те, кто был так или иначе связан с русским искусством. Уже через год после смерти Глинки, в 1858 году, Александр Серов написал статью на французском языке, где указывал: «Музыка Глинки почти совсем неизвестна в Европе»[542]. Первая европейская премьера его опер состоялась в Чехии благодаря усилиям Милия Балакирева и Людмилы Шестаковой — в 1866 году исполнялась «Жизнь за царя», а в 1857-м — обе оперы. В 1874 году публика Милана познакомилась с первой оперой композитора, но сильного резонанса она не произвела.
Глава тринадцатая. В треугольнике городов (1847–1852)
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
<…>
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
Последующие пять лет, с 1847 по 1852 год, Глинка провел в России. Переезжая из Смоленска в Петербург и два раза останавливаясь на долгое время в Варшаве, в то время относящейся к Российской империи, он искал комфортную, недорогую и беззаботную жизнь. Но меланхолия безжалостно настигала его, как настигало и ощущение надвигающейся старости, неизбежного конца жизни.
Сбежать из дома
В августе 1847 года, через месяц сельской жизни в Новоспасском, Глинка разболелся. Он мечтал о свободной кочевой жизни в Испании. По вечерам, пытаясь вернуть очарование испанских дней, Глинка музицировал. Ему подыгрывал на гитаре дон Педро. Для этнографической точности импровизаций сестру Людмилу научили играть на кастаньетах, но общий итог был для Глинки неудовлетворителен. Не хватало испанской страсти и огня. Только присутствие дона Педро, с которым Михаил Иванович вспоминал былые похождения, скрашивало жизнь.
В воспоминаниях современников сохранилось мало сведений об этом персонаже, с которым русский композитор проведет, почти неразлучно, девять лет. Удивительно, как матушка, рационально ведущая хозяйство, согласилась на содержание еще одного абсолютно чужого человека, молчаливого и неприветливого, хотя и всегда обходительного. Глинка обеспечивал Педро полный пансион и оплату дорог во время путешествий.
Позже Глинка говорил петербургским друзьям, что Педро оказался человеком скрытным. Несмотря на участие во всех вечеринках, любовных похождениях и поездках русского друга, он никогда не рассказывал о своих планах, не делился мыслями и истинными чувствами, как будто постоянно носил маску. И это умение скрывать свою истинную натуру было настолько совершенным, что современники так и не смогли понять этого человека.
Сестра Людмила (в замужестве Шестакова), которая с этого времени проводит все больше времени с братом, не оставила воспоминаний о доне Педро — ни отрицательных, ни положительных, что вызывает удивление, ведь ей было свойственно идеализировать его друзей. Композитор и критик Арнольд, который отличался довольно скептическим отношением к людям, называл его шутом, назойливым «нахальным плутом»[543]. Друг Павлищев говорил, что дон Педро был «обжора и Геркулес по части бутылочной»[544].
Еще одно его качество упоминал Глинка — упрямство, а сегодня бы мы сказали — умение отстаивать свои интересы, что Глинке, при тонкой душевной организации, казалось грубостью[545]. За нескромные вопросы Педро мог угостить порцией ругательств. Дворянский этикет он не изучал, но Глинка не мог долго обижаться на своего друга, слишком он к нему привязался. По-видимому, русского композитора подкупало в испанском друге его умение молчать — не оценивать поступки, не читать нравоучительные лекции и не давать советов, в этом он отличался от прежнего попутчика дона Сантьяго и особенно от крепостных (например Якова, постоянно ругающего хозяина за ночные пирушки). Позже их дуэт сравнивали с Дон Кихотом и Санчо Пансой, что тоже было далеко от истины. Скорее дон Педро напоминал хитрого Лепорелло, правда, Глинка лишь претендовал на роль Дон Жуана[546].
Сам Глинка называл его, по крайней мере первые годы, «преданным учеником». Одоевский подтверждал, что Педро был хорошим музыкантом. Видимо, он был умен, имел какое-то образование и принадлежал к среднему слою испанцев (как мы помним, Глинка подолгу мог общаться только с интеллектуалами). Какие мотивы толкнули его на путешествие в Россию, известную как страна холодов и льдов? Возможно, он хотел сделать музыкальную карьеру в России, тем более имея рядом именитого наставника со связями. Помимо совершенствования игры на фортепиано, он продолжал играть на гитаре, а также начал в России сочинять{450}. В салонах он обрел преданных слушателей, поклонников испанской культуры и зажигательных ритмов. В целом его жизнь в новой стране рядом с аристократом была полной удовольствий. Он был освобожден от поисков средств к существованию и от изнурительного труда. Одоевский писал, что тот «страстно любил Глинку и ухаживал за ним, как за ребенком»[547]. Видимо, Педро выполнял функции и друга, и слуги, и управляющего, заботящегося о хозяйстве и бюджете, и музыканта-ансамблиста.
Находка для Глинки!
Но друзья поговаривали,
